Простодушны и доверчивы Александра Сергеева
Пролог
Лёка разогнулась и посмотрела в ту сторону, куда улетел громогласный вопль бабули. А где Светка? Которую обшарила она взглядом непролазные еловые заросли молодняка точно куда-то унесло. Вон и потревоженные ощетинившиеся ветви уже не колышутся. Хотя
Макушка одной из молоденьких ёлок вроде качнулась.
Туда-туда, заметив, как старшая внучка крутит головой, буркнула бабуля и разворчалась: Сказала же: в ту сторону ни ногой. Не девка, а наказание!
Болото в другой стороне. Не утонет, на всякий случай напомнила Лёка.
Раздумывая: и чего тревожиться по пустякам? Особенно в такой чудесный денёк. В их любимом шикарном ельничке, куда ещё не занесло ни единого грибника. Здесь белых грибов больше, чем бородавок на жабе. И это всего лишь середина августа. В начале сентября тут не протолкнёшься покосилась Лёка на пузана в аккуратной, не тронутой червями шляпе. Буквально умолявшего отправить его в корзину по роже видать.
В конце концов раздражённо фыркнула она Ветке не пять лет: семнадцать. Этот лес она исходила вдоль, поперёк и наискось. Даже потеряв их, мимо грунтовки не промахнётся: где-нибудь туда выйдет. Болото и вправду по другую сторону да и Ветка в него не полезет: не дура.
Что ж тогда растревожило их почтенную Ладу Всеславну? Почему с детства бабуля им с Веткой талдычила: в ту сторону ни ногой?
Положим, в детстве Лёка верила, что тамошний леший-злыдень только и ждёт, чтобы ухватить её поперёк живота и уволочь в свой грязный раздолбанный домишко. Но теперь-то попробуй, перехвати поперёк живота ту же Светку: насмерть залягает дылда длинноногая. Не позволит безнаказанно лапать себя какому-то озабоченному лесному дикарю. Леший он там, не леший
Не разгибаясь, Лёка покосилась на бабулю: той на месте не оказалось.
Задрыга чёртова! донеслось уже из ельника, причём с той самой запретной стороны. Ветка! Драть тебя не передрать! Откликнись, паразитка! Пока дрыном тебя не отходила!
На чём бабуля подозрительно умолкла. Лёка уже нагнулась над приглянувшимся красавцем в идеально скроенной гладкой шапке. Хорошенький умереть, не встать! Срезала его аккуратно, в корзину положила осторожно, подоткнув под крутые бока влажный мох. Разгибаясь, мазнула взглядом по оставшемуся на земле белому пеньку и оторопела. С пористого круглого среза на неё смотрел глаз.
Человеческий никаких сомнений. Правда, радужка почти белая: от глазного яблока трудно отличимая. И даже серенький зрачок еле просматривался на их фоне. Нет, ну, реально глаз! В обрамлении торчащих пучками белёсых ресниц. Он ещё и подмигнул глюк игривый.
В груди так щемануло, что вышибло слезы. Промокнув их закатанным рукавом рубахи, Лёка снова вытаращилась на грибной пенёк: глюк пропал. Ну, что ж, бывает неуверенно объяснила себе необъяснимое. Померещилось. Может, оттого, что редко разгибается? Кровь к голове прилила?
И вдруг всеми печёнками почуяла что-то недоброе, ползущее из ельника.
Позабыв и про грибы, и про корзину, вломилась в густую ершистую поросль. Только и успевала разводить руками колючие ветви благо перчатки крепкие кожаные, а голова плотно повязана платком. Пёрла спугнутым лосем ёлки шипели вслед кобрами. Цеплялись иголками за вязаный жилет.
Ба! Ты где?! с непонятным ей самой недоверием покликала она. Вета!
Страх, казалось, взметнулся на пустом месте. И пустота этого места пугала больше всего. Пуще непонятного молчания тех, кто просто не мог убрести так далеко от неё. Будто сквозь землю провалились промелькнуло в голове, когда ельник внезапно закончился.
Лёка выкатилась на прогалину, которую с трёх сторон обступили вековые сосны. Дылды гладкоствольные лишь где-то далеко над головой ощущалось высокомерное безмолвие застывших крон. Она как-то не сразу осознала: с ними что-то не так. Верней, под ними. Ни кустарника, ни подлеска даже самого чахлого.
Оглянулась назад: ельника, сквозь который проломилась бульдозером, за спиной не было. Те же сосны, сомкнувшие жутковатый хоровод гигантов, решивших задавить своими телами пойманную в капкан дурочку.
Не может быть, решила взрослая девушка с высшим образованием и твёрдой верой в победу здравого смысла над пустыми суевериями. Бабуль?! Ветка?! Вылезайте! Вот, совсем не смешно! потребовала она прекратить это безобразие.
И тут Лёка обнаружила, что в груди щемануло не зря. Не может быть продолжала она упрямиться,
хотя ноги стремительно погружались в плотную таёжную землю, как в какой-то жиденький пустынный бархан. Рефлексы опередили разум: попытавшись воспрепятствовать катастрофе, она упала на живот и раскинула руки.
Даже ухватиться не за что, пыхтела под нос, стараясь вонзить пальцы в землю, чтобы хоть как-то себя заякорить.
Если повезёт, уцепится за какой-нибудь корень: их под тонким слоем перегноя полным полно. А порвать такой канат или выдернуть его из-под земли совсем непросто метались в башке утешительные мысли, разгоняя панику.
Слава Богу! с облегчением вырвалось у нелепой утопленницы.
Но, не в голос, а с каким-то глухим сипом: горло перехватило, словно её душили. Попыталась поорать ничего, ни единого звука. Стопроцентная немота: только губы бесполезно шлёпают.