Отчаяние родило решение. А такие решения, как известно, самые опасные.
Проникнуть в Незримый Университет было на удивление просто.
Маги, будучи уверены в своей интеллектуальной и магической неприкосновенности, не слишком заботились о таких приземлённых вещах, как замки. Зачем нужен замок, если можно превратить любого вора в садовую скамейку или, если день не задался, в горшок с геранью? Проныра, однако, знал, что маги по своей природе ленивы и редко применяют магию там, где можно просто этого не делать. Он нашёл боковую дверь, предназначенную для доставки провизии. Засов на ней держался на честном слове и ржавчине. Честное слово давно сбежало. Ржавчина поддалась с тихим, недовольным скрежетом.
Внутри его встретила тишина. Густая, вековая тишина, какую можно найти только в местах, где люди бывают редко, а время течёт медленно, как патока. Он шёл в темноте, и ладонь его скользила по холодному, шершавому камню. Пахло старыми книгами, мышами и чем-то неуловимым, похожим на старую медную монету, которую очень долго держали в потном кулаке. Его шаги тонули в слое пыли, который лежал на полу так густо, что на нём можно было бы написать мемуары средней толщины.
Он искал хранилище, сокровищницу, хоть что-то, похожее на склад ценных вещей. Вместо этого он наткнулся на незапертую дубовую дверь.
Она поддалась беззвучно.
Комната за ней не была сокровищницей. В ней не было ни золота, ни драгоценных камней. Вообще ничего, что можно было бы быстро сунуть в карман и продать. Почти всё пространство занимало ОНО.
В центре комнаты стояло чудовищное нагромождение латуни, меди, хрустальных сфер и стеклянных трубок, по которым лениво перетекала жидкость неопределённого цвета. Оскорбление здравого смысла. Всё это было соединено проводами, шестерёнками и какими-то совершенно нелогичными деталями, которые, казалось, добавили просто потому, что они были под рукой. И всё это тихо гудело. Не механически, а словно живое. Низкая, вибрирующая нота, которая ощущалась не столько ушами, сколько костями.
Проныра застыл на пороге. Это была не та добыча, на которую он рассчитывал.
Он сделал осторожный шаг внутрь, и что-то изменилось. Воздух вокруг гудящей машины едва заметно замерцал, как марево над раскалённой дорогой. Но это было не всё.
Проныра почувствовал это на языке. Вкус.
Воздух в комнате внезапно приобрёл отчётливый вкус подгоревшей овсянки, которую он ел этим утром в ночлежке. Мерзкий, серый вкус безысходности. Проныра поморщился. Но в следующее мгновение вкус сменился. Теперь это был вкус дорогого, терпкого вина, которое он однажды лишь понюхал в бокале проходящего мимо аристократа. Вкус богатства и власти. А затем снова перемена. Привкус пыли, тлена и ржавого железа.
Вкус упущенных и ещё не наступивших возможностей.
Проныра отшатнулся. Что это за чертовщина?
Он сделал ещё один, более решительный шаг к машине. И мерцание усилилось. В переливающемся мареве начали проступать образы, призрачные и нестабильные, как дым. На одну короткую секунду он увидел себя но в дорогом бархатном камзоле, с самодовольной ухмылкой на лице, уверенно уходящего из этой же комнаты с тяжёлым мешком золота. Образ растаял.
И сменился другим. Он снова увидел себя, но уже в грязных лохмотьях, с кандалами на запястьях. Два стражника тащили его по знакомому коридору.
По спине пополз ледяной росчерк паники. Эта штука она не просто гудела. Она реагировала на него. Она показывала ему его же страхи, его же мечты. Она показывала ему варианты. Эта машина не измеряла время. Она измеряла выбор.
И это было самое страшное, что Проныра когда-либо видел.
Тем временем, в другом, куда
более тихом и упорядоченном крыле Университета, в самом сердце Библиотеки, её единственный полноправный сотрудник и хранитель занимался своим делом. Библиотекарь, который много лет назад в результате магического инцидента обнаружил, что быть орангутаном гораздо удобнее, чем человеком, методично сортировал новые поступления.¹
Его длинные, ловкие пальцы перебирали книги. Внезапно он наткнулся на тонкий, но увесистый томик в кожаном переплёте. На обложке золотом было вытиснено: «Краткое руководство по выживанию в условиях парадоксальной темпоральной фрагментации».
Библиотекарь нахмурился, насколько это позволяет физиономия орангутана. Он раскрыл книгу. На титульном листе в качестве автора значился он сам.
Он задумчиво почесал за ухом, точно зная, что никогда не писал этой книги. Пальцы пробежались по строчкам. Стиль был определённо его лаконичный, с редкими, но вескими замечаниями. Даже почерк был его. Очень знакомый.
С тихим, задумчивым «У-ук», он закрыл книгу. Что-то в L-пространстве определённо пошло не так. Он пожал плечами и положил том на полку с аккуратной табличкой «Написать Позже». В конце концов, если он должен её написать, значит, когда-нибудь он её напишет. Логично.
Проныра стоял перед гудящим, мерцающим чудовищем и был парализован.
Он попал в ловушку. В самую изощрённую ловушку из всех возможных, созданную специально для него. Бежать? Но куда? Направо, к выходу? Машина тут же показала ему призрак, где он спотыкается в тёмном коридоре и ломает ногу. Налево, вглубь Университета? Новый образ: он натыкается на сонного архимага, и его биография заканчивается на очень короткой и унизительной главе.