И что? князь начинал терять терпение.
А вот что, княже, продолжал корчмарь, понизив голос. Вернулся сей «черт из преисподней» сразу, как бояре отъехали. И опять сидит, зыркает по сторонам, аки волк голодный.
Может, ворюга какой? нахмурился князь.
Да кто ж его ведает! Всякий здесь обретается. Токмо не мешает поберечься бог береженого бережет.
Истинно глаголишь, корчмарь.
Сидит он там, в углу темном, в тени под балкой укрывается
Зови ко мне старшину, что у печи на лавке сидит, осторожно покажи ему человека странного, вели от моего имени проверить, кто он таков, сказал Телепнев-Оболенский, накидывая капюшон епанчи. А сам поспеши к девице хворой скажи ей, дабы ожидала, скоро буду. Ступай! добавил он и взялся за кожаный лекарский саквояж, давая понять, что разговор окончен.
Корчмарь подобострастно поклонился и вышел так же бесшумно, как и вошел. Снаружи он отыскал глазами старшину, приблизился к нему с улыбкой, выражающей вселенскую покорность, и оживленно, дрожа и задыхаясь от волнения, зашептал ему на ухо. Старшина, мужчина средних лет с угрюмым лицом и усталым взглядом, незаметно скосил глаза в ту сторону, о которой шептал ему хозяин корчмы.
«Палач», наблюдавший за стражей, сразу догадался, в чем дело: он тут же вскочил со своего места и метнулся к выходу, расталкивая по пути подвыпивших посетителей.
Стой! крикнул старшина, но незнакомец уже выскочил на улицу и скрылся в темноте.
Князь Телепнев-Оболенский, выйдя из пристройки, жестом приказал старшине остановиться. Когда тот приблизился с разгневанным
лицом, Иван Федорович тихо произнес:
Оставь его, сие вор на охоте, а коли убег, значит, почуял, что его раскусили.
А коли доносчик?
Тогда с пустым мешком убег, и доносить ему будет не о чем. Разве что видывал господ честных, кои собрались от трудов праведных отдохнуть меду хлебнуть да побалакать без лишних ушей и глаз.
В этот момент в зал питейной вернулся корчмарь, запыхавшийся от быстрого бега. Он издали коротко кивнул князю, давая понять, что все готово.
Иван Федорович демонстративно покрутил в руках лекарский саквояж, чтобы привлечь внимание посетителей и закрепить в их памяти образ лекаря. Затем вполголоса приказал старшине рассредоточиться по всей корчме, пока он будет осматривать «хворую девицу».
Старшина понимающе кивнул.
Телепнев-Оболенский покинул зал. Пройдя через внутренние помещения, он медленно поднялся по скрипучей лестнице на вышку ярус, отведенный под спальни. Здесь его ждала долгожданная награда: не звон клинков и шепот заговоров, а тепло живого тела, обещающее недолгое забвение. За дверью одной из комнат, чья краска облупилась, обнажая грубую древесину, его ждал приют для усталой души. Имя девицы давно стерлось из памяти, растворившись в череде подобных встреч, но ее тело знало, как унять внутреннюю дрожь и удовлетворить его желания.
Дверь поддалась под напором плеча, и в нос ударил приторный запах увядших роз, смешивавшийся с резким запахом дешевого масла, пропитавшим все вокруг. Этот запах, въедливый и липкий, как дешевый поцелуй, сразу напомнил ему о цели его визита о том, что он искал забвение, пусть и на короткое время.
В комнате царил полумрак, густой и вязкий. Сквозь тусклое оконце едва проникал слабый лунный свет, оставляя на полу полосы зыбких теней, напоминающих призрачные тюремные решетки. Лишь тусклый, дрожащий свет одинокой сальной свечи, кое-как прилепленной воском к обшарпанному краю стола, выхватывал из темноты убогое ложе. Кровать, застеленная грубым полотном, была обильно усыпана поблекшими, почти черными лепестками роз, источавшими тяжелый, удушающий аромат.
Здесь ничто не могло сравниться с великолепием убранства опочивальни великой княгини! Но именно эта простота, это хождение по острию ножа, пробуждало в нем первобытные инстинкты, возвращая к корням, к первозданной природе, и наполняло странной, необузданной энергией.
У окна стояла девица та самая, с которой он мельком встретился внизу, когда только зашел в питейный дом. Ее кожа, тронутая бледным неверным светом, казалась выточенной из тончайшего фарфора. Плечи юной красавицы укрывал длинный, по щиколотку, шелковый плат, скрывавший лишь часть ее обнаженной груди, оставляя на виду тонкую ключицу и нежную линию плеча.
Когда князь вошел, она обернулась к нему.
Заждалась тебя, господин мой, ее голос, наполненный тайнами и мимолетными удовольствиями, звучал хрипловато. Играя с тонкой серебряной цепочкой на шее, она кокетливо улыбалась одними уголками губ, а в карих глазах отражалась сложная смесь покорности и вызова, цинизма и какой-то робкой, почти несбыточной надежды.
Телепнев-Оболенский молча снял с плеч тяжелую епанчу и с глухим стуком бросил ее на пол, словно избавляясь от части своей личности. Его движения были резкими, выдавая скрытое, тщательно подавляемое напряжение. Он ощущал себя загнанным зверем, уставшим от бесконечной охоты и постоянной необходимости демонстрировать свою силу.
Подойдя ближе, он остановился напротив девицы, сверля ее взглядом. Его глаза, обычно холодные и расчетливые, сейчас горели каким-то странным, болезненным огнем.