Не оставалось никаких сомнений: сегодня в этом питейном доме на Варварке замышляется заговор, в котором участвовуют одни из самых влиятельных вельмож княжества!
«Вот возрадуется Михаил Васильевич, егда доложу ему о сем!» с удовлетворением подумал «палач», еще глубже погружаясь в темноту, чтобы укрыться от посторонних глаз.
Братья Шуйские вошли, переодетые в зажиточных купцов, якобы возвращающихся из дальней поездки.
Василий Шуйский, хоть и не отличался высоким ростом, но в его осанке и движениях чувствовалась та особенная стать, какая бывает у людей, привыкших повелевать. В каждом его движении чувствовалась привычка к власти, к тому особому положению, когда любое его слово значит больше, чем у других.
Андрей Шуйский был выше ростом и стройнее своего старшего брата, имел черты лица куда более мягкие и тонкие, придававшие ему особенный, почти юношеский вид. Его движения были полны той живой, почти искрящейся энергии, какая бывает у людей, жаждущих перемен. Светлые волосы, уже начавшие редеть на лбу, обрамляли его лицо с той небрежной элегантностью, какая свойственна людям, привыкшим следить за собой. Короткая, аккуратно подстриженная бородка придавала его облику ту щегольскую нотку, которая так резко контрастировала с более строгим видом брата. Особенно привлекали его глаза светлые, подвижные, постоянно ищущие что-то новое. В их выражении читалась та неукротимая жажда жизни, то стремление к неизведанному, которое так разительно отличало его от неспешного, выверенного
в каждом движении Василия Шуйского. Казалось, что вся натура Андрея противилась размеренности и предсказуемости, жаждала перемен и новых впечатлений.
Медленно, с достоинством, братья проследовали к очагу. Василий, как опытный купец, с интересом разглядывал выставленные на продажу меды, янтарным блеском переливающиеся в свете лучины. Андрей в это время изображал увлеченный разговор с корчмарем о последних новостях с торговых рядов. Но взгляды обоих Шуйских оставались сосредоточенными, беспрестанно оценивающими обстановку.
Ну что, как тебе здешние меды? негромко спросил брата Василий Васильевич, разглядывая выставленные на продажу напитки.
Да, братец, недурны, ответил тот, продолжая беседу с корчмарем. Не грех и попробовать.
Вели, любезный, доставить напитки к месту, обратился Василий Шуйский к корчмарю, осторожно указав глазами на пристройку у печи.
В то время как «слуги» Шуйских, обменявшись опознавательными знаками с дружинниками князя Телепнева-Оболенского, расселись за столами, Василий и Андрей незаметно скользнули за плотную занавеску и скрылись в полутьме пристройки.
Вслед за Шуйскими питейный дом почтили своим посещением другие гости.
«Палач» внимательно всмотрелся в лица вновь прибывших и с трудом сдержал возглас удивления: он узнал князей Семена и Ивана Бельских!
Они появились с помпой, и в этом поведении просматривалось что-то нарочито показное, как будто они играли роль на сцене жизни.
Как и Шуйские, братья Бельские внешне не соответствовали своему высокому положению. Под скромными кафтанами они, как губные старосты, пытались скрыть свое истинное происхождение и власть, остаться неузнанными для простолюдинов, чьи жизни всегда оставались для них пешками в политических хитросплетениях.
Каждое движение Семена Федоровича было исполнено того спокойного достоинства, какое дается поколениями предков, знавших толк в истинном благородстве. В его фигуре, в горделивом наклоне головы, в том, как он держался, чувствовалась та особая стать, что отличает истинных представителей высшего сословия. Казалось, вся его осанка говорила о том, что он привык распоряжаться судьбами других и не знает иного положения, кроме как быть признанным господином.
Иван Федорович, хотя и уступал брату в росте, обладал такой мощной, почти богатырской комплекцией, что невольно вызывал уважение. Его лицо, словно вырубленное из грубого дуба, с рыжеватой порослью волос, дышало какой-то особой, не показной силой. Аккуратно подстриженная борода обрамляла суровое лицо, делая его похожим на древнерусского боярина. Его глаза маленькие, пронзительные, всегда чуть прищуренные постоянно что-то высматривали, искали. В каждом его движении чувствовалась какая-то особенная нервозность: то он слишком резко взмахивал рукой, то поспешно наклонялся, будто боялся что-то упустить. Эта суетливость, столь не вязавшаяся с его массивной фигурой, придавала его облику особую, почти трогательную человечность, в отличие от надменной стати брата Семена. Казалось, вся жизнь Ивана Бельского проходила в каком-то напряженном ожидании, побуждая его постоянно находиться начеку, быть готовым в любой момент отразить угрозу. И в этом его состоянии угадывалась своя печальная красота красота человека, который, несмотря на внешнюю мощь, оставался глубоко уязвимым.
Братья вошли в кабак в сопровождении многочисленной группы вооруженных людей, чье грозное оружие и суровые лица не оставляли сомнений в их намерениях. Свита князей, как живой щит, рассредоточилась по всей корчме, отрезая братьев от простых посетителей, взиравших на них с любопытством и настороженностью. Иван Бельский, как младший брат, следовал за Семеном, но его свита была не менее внушительной казалось, они намеренно демонстрировали свою силу и готовность к любым неожиданностям.