Шуйский тяжело вздохнул, его плечи поникли. Он прекрасно понимал, о чем говорит Бельский, ведь сам нередко прибегал к подобным уловкам.
Что ты предлагаешь, Семен Федорович? спросил устало.
Бельский медленно, бесшумно приблизился к печи, и огонь, осветивший его лицо, подчеркнул тонкие губы и острый подбородок. В этот момент он выглядел воплощением хитрости и коварства.
Нам должно убедить великую княгиню, что сей выбор опасен для нее самой, произнес он, глядя прямо в огонь. Убедить не словами, а деяниями. Приневолить ее засомневаться в преданности сих выскочек. Посеять зерно раздора, что прорастет и отравит их союз.
И как ты оное дело себе представляешь? нахмурился Шуйский.
У всякого человека есть уязвимое место, Василий Васильевич, Бельский повернулся к нему, и в глазах его вспыхнул недобрый огонек. У всякого Даже у Елены Васильевны. Надлежит лишь отыскать его и в дело толковое обратить.
Наступила тишина, которую нарушало только легкое потрескивание дров в печи. Шуйский, не произнося ни слова, смотрел на Бельского тяжелым, испытующим взглядом, пытаясь разгадать его замысел. Он знал наверняка, что этот человек готов пойти на все, даже на самые низкие поступки, чтобы достичь поставленной цели. И это его сейчас не на шутку пугало. Однако, с другой стороны, он понимал, что другого пути изменить ситуацию в свою пользу у них нет.
Хорошо, наконец произнес Шуйский твердым голосом, несмотря на усталость, подпитываемую изо дня в день болезнью. Я согласен. Но ежели, Семен Федорович, не отыщем чего убедительного супротив регентши, головы полетят у обоих.
Риск, Василий Васильевич, занятие благородное, сколько же раз на ратном поле к нему прибегали в минувшие времена! усмехнулся Бельский.
Что правда, то правда, друг мой, Семен Федорович
Они обменялись взглядами, в которых читалось взаимное недоверие. Оба предвкушали новую бурю политических интриг и кровавых распрей. В этот момент они походили на двух волков, загнанных в угол, но готовых на все, чтобы выжить и сохранить свое место у престола Московского великокняжества. Борьба за власть только начиналась, и ставки в этой напряженной игре были очень высоки. Елена Глинская подозревала, но не знала наверняка, какую опасность представляют эти двое властолюбивых и амбициозных людей. Она полагалась на преданность своих приближенных, но в то же время с тревогой наблюдала, как вокруг нее сплетается сеть лжи и предательства, готовая в любой момент задушить ее, вырвать из рук скипетр.
Ночь опустилась на Москву, окутав ее не только тьмой, но и зловещей тишиной. В этой тишине зарождались планы и замыслы, способные изменить судьбу русского государства. И в этой тишине два боярина, движимые ненавистью и стремлением к власти, готовились к решающей схватке за трон.
Василий Шуйский, потомок суздальских князей, прожил сложную жизнь. Он прошел путь от новгородского воеводы до
одного из самых влиятельных вельмож Москвы. На этом пути ему пришлось столкнуться с множеством испытаний и трудностей. На его совести лежала кровь, а руки запятнаны политическими интригами. За плечами Шуйского стояли годы интриг, заговоров и предательств. Он, умудренный многолетним опытом, умел ждать, терпеливо вынашивая свои планы в тишине и выжидая подходящий момент для удара.
Семен Бельский, нелюбимый родственник покойного государя, отличался холодным и расчетливым характером. Каждое его слово было тщательно продумано, а каждый шаг просчитан до мелочей. Он не любил рисковать, предпочитая действовать исподтишка, искусно плел интриги и распускал слухи. Семен Бельский умело манипулировал людьми, играя на их слабостях и страхах.
Оба думных боярина, Шуйский и Бельский, ясно осознавали, что выдвижение Глинского и Телепнева-Оболенского на посты главных советников фактически лишает их возможности участвовать в управлении государственными делами. Это означало и то, что их заветные мечты о великокняжеском престоле становятся все более несбыточными. Каждый из них, втайне от другого, надеялся когда-нибудь занять трон, но на их пути стояли Елена Глинская и ее приближенные.
Как же посчастливилось сему Глинскому, сему Телепневу! проворчал Шуйский, его голос звучал приглушенно, словно эхо в пустом колодце. Сии выскочки возомнили себя вершителями судеб! А литовка ослеплена своим любодеем и не зрит, к какой пропасти они, окаянные, державу подводят!
Ослеплена? презрительно хмыкнул Бельский. Или то искусно задуманный замысел? Ведь не безумцы они, Василий Васильевич, а хорошо разумеют, какую угрозу мы для них представляем. Потому и тщатся нас, старую гвардию, отвадить, лишить влияния при дворе.
В этих словах сквозил гнев вперемешку со страхом. Страхом потерять то, что они считали своим по праву рождения власть. В глубине души каждый из них считал себя достойным большего, нежели казенного жалованья в Боярской думе.
Значит, предлагаешь терпеливо ждать, покуда сии лисы друг другу глотки не перегрызут? спросил Василий Шуйский. Покуда они окончательно казну не истощат и Русь не погубят?
Терпение, Василий Васильевич, Бельский вздохнул, его широкие плечи поникли. Открыто восстать ныне все равно что в петлю лезть. Елена сильна, у нее поборников немало. Надобно нам ныне поступать лукаво, с ухищрением.