Но уже на третий день после отъезда генуэзца Нигоффа можно было увидеть в доме человека, который собрал богатую библиотеку по истории Южноморского края начиная с тех лет, когда здесь побывал «отец истории» Геродот, и редкую коллекцию античных монет.
Тарас Иванович, бывший учитель истории местной гимназии, бобыль и неудачник, нашел единственную радость жизни в занятиях краеведением.
Дождь был первым союзником Тараса Ивановича. Как только клубящиеся тучи закрывали небо, он собирался в дорогу. На попутной подводе, а то и пешком старый учитель отправлялся в Терновку.
По балкам и оврагам еще бежали к морю мутные илистые потоки, а Тарас Иванович, вооруженный палкой, в сопровождении оравы босоногих мальчишек уже искал в песке и вязкой глине вымытые дождем древние монеты. Он редко возвращался с пустыми руками.
Самое интересное происходило дома. Нумизмат священнодействовал. На столе, подоконнике, на стульях всюду стояли блюдца со слабым раствором серной кислоты. В каждом лежало по монете. Из-под зеленой пленки все больше проступала древняя бронза. Нужно было огромное терпение, чтобы заостренной спичкой соскоблить сотни зеленых точек, которые не взяла кислота. Только тогда открывалась чеканка монеты
Главное богатство коллекции Тараса Ивановича, содержавшей афинские оболы, римские динарии, персидские дарики, серебряные драхмы, медные ассы, составляли монеты Эоса за тысячу лет его существования.
Варварское истребление памятников древнего Эоса было личной трагедией Тараса Ивановича. Наивный и доверчивый, он поначалу пробовал воздействовать на Шереметьевскую убеждениями. Старик не был сразу изгнан только потому, что графиня рассчитывала выудить у него какие-нибудь сведения о золотой Ольге. Наконец, поняв, с кем он имеет дело, тихий и застенчивый учитель гимназии бросил дерзкий вызов всесильной графине. Теперь он метал в ее адрес громы и молнии. Не только на заседаниях местного Общества любителей старины, но даже на своих уроках, обличая дикость и невежество Шереметьевской, он называл ее «Геростратом в юбке».
Губернатор уже отказывался его принимать. Тарас Иванович дважды побывал в Петербурге. И здесь, как и в Южноморске, на столе высоких сановников появлялся все тот же том «Свода законов Российской империи».
Упорство и ожесточение, с которыми учитель истории защищал древние камни Эоса, ускорили его отставку. Выйдя в отставку, он перебивался с хлеба на воду, а всю свою пенсию тратил на приобретение новых книг и коллекцию.
По ночам Тарас Иванович писал книгу, которую назвал «Друзья и враги Эоса». Не надеясь при жизни быть свидетелем
в сюртуке и жилете, из карманчика которого свешивалась цепочка часов с брелоком в виде желудя.
Майским утром 1913 года хозяин этого кабинета стоял у конторки и, выписывая на листке бумаги столбик цифр, думал, насколько выгодна ему сделка, предложенная гамбургской мукомольной фирмой. Изредка, отвлекаясь от своих подсчетов, Нигофф взглядывал на огромного пса, спокойно лежавшего у кресла. Рекс круглые сутки стерег кабинет, и в отсутствие Ганса Карловича никто, даже домашние, не мог сюда войти.
Нигофф заметил, как собака насторожилась и повела ушами. По лестнице кто-то поднимался.
Ганс Карлович, вас там Хомяк дожидается, сказал лакей. Видать, что-то принес
Зови.
На пороге комнаты появился небольшого роста рыжеватый человек с испитым, помятым лицом. Еще от двери он стал угодливо кланяться:
Гансу Карлычу наше нижайшее Как здоровьице?
Ничего, в могилу еще не собираюсь, ответил Нигофф, не поднимая головы от бумаг,
Хомяк подобострастно захихикал, и при этом его хитрые, вороватые, бегающие глазки сделались еще меньше.
Ну, давай что принес, стараясь казаться безразличным, проговорил Нигофф. Опять какую-нибудь терракоту?
Э-э!.. Ганс Карлыч, разве вам на меня обижаться?
Хомяк приблизился к стене и показал пальцем на фотографию килика на высокой ножке с изображением оленя, двадцать пять веков назад сделанного афинским мастером.
Кто принес? Хомяк Шесть аршин копал.
Боязливо взглянув на собаку, Захар прошел вдоль длинного стеклянного шкафа и, тыча пальцем в толстое стекло, повторял:
А это?.. А это?..
Хватит тебя старое вспоминать. Вон, гляди, что мне Куцый позавчера доставил.
Нигофф взял с полки кратер для смешивания вина с водой. Сосуд походил на перевернутый колокол. Тысячелетия будто не коснулись его блестящей поверхности, на которой неизвестный художник изобразил Геракла, отрывающего Антея от земли.
Глаза Хомяка загорелись и тотчас погасли. Он осторожно щелкнул по вазе желтым выпуклым ногтем. Раздался чистый звон.
Хорош Видать, богатая была могила Но противу того, что я принес, и гроша не стоит. Далеко Куцему до зайца
Цену набиваешь? Показывай!.. Что там? Ваза?
Не-е-ет протянул Хомяк.
Браслет? спросил Нигофф все тем же равнодушным тоном.
Федот, да не тот
Хомяк достал из котомки какой-то сверток, стал его разворачивать. Нигофф брезгливо следил за тем, как он бросил на ковер сначала домотканую рубаху, потом рушник с красным петухом. В руках у Хомяка теперь была плотная картонная коробка из-под шляпы. Он понес ее к конторке, за которой стоял Нигофф, открыл и вынул широкий, темновато-красного оттенка золотой обруч. По верхнему его краю мчались олени, их преследовали львы, стреляющие из луков.