Шрифт
Фон
Мне сегодня, бессонной ночью,
Показалось, что жизнь прошла
Мой товарищ, памирский летчик,
Как идут у тебя дела?
Не суди меня слишком строго,
Что давно не пишу тебе:
Не забыта она дорога
От Хорога до Душанбе.
Не забыто, как крупной тряской
Било крошечный самолет,
Как одной кислородной маской
Мы дышали с тобой в черед,
Как накрыл нас туман в ущелье
Узком, длинном, как коридор,
Как отчаянно, на пределе,
Барахливший тянул мотор.
Не пищу. Только помни прочно
Не оборваны провода
Неожиданно, поздней ночью,
Позвоню и скажу: «Беда,
Заупрямилась непогода,
Все труднее дышать, браток.
Мне бы чистого кислорода,
Мне бы дружбы твоей глоток!»
1973
«Закрутила меня, завертела Москва»
Закрутила меня, завертела Москва,
Отступила лесов и озер синева,
И опять, и опять я живу на бегу,
И с друзьями опять посидеть не могу.
И опять это страшное слово «потом»
Я и вправду до слез сожалею о том,
Что сама обрываю за ниткою нить,
То теряю, чего невозможно купить
«Есть скромность паче гордости»
Есть скромность паче гордости
Я знаю.
Ты скромен или горд?
Не разберусь.
В твоих глазах прищуренных сквозная
Осенняя изменчивая Русь.
Того гляди, пахнет колючим снегом,
Того гляди, метелью заметет
Себе порой кажусь я печенегом,
Страшащимся отправиться в поход.
Боюсь попасть к морозам в окруженье,
Боюсь в твоем обуглиться огне,
Еще боюсь, что ужас пораженья
Победой может показаться мне
«Днем еще командую собою»
Днем еще командую собою,
А ночами, в беспокойном сне,
Сердце, дезертир на поле боя,
Не желает подчиняться мне.
Сколько можно, сколько можно сниться!..
Просыпаюсь, зажигаю свет.
За день отвоеванных позиций
Утром словно не было и нет.
Вновь тревога, снова боль тупая.
А считала, это за спиной.
Как татуировка, проступает
Все, что было вытравлено мной
1973
«Пусть больно, пусть очень больно»
Пусть больно, пусть очень больно
И все же круши, кроши:
Стучит молоток отбойный
В запутанных шахтах души.
Стучит он и днем и ночью
Хватает тревог и бед.
Проверка идет на прочность,
Конца той проверке нет.
И что же здесь скажешь, кроме
Того, что твержу весь век?
Надежней всего в изломе
Обязан быть человек
«Чем тяжелей, тем легче»
Чем тяжелей, тем легче:
Если плохо,
Все, что возможно, на себя навьючь.
Работа вот лекарство.
И не охай.
Справляйся сам, своих друзей не мучь.
Чем больше ноша, тем сильнее плечи.
К тому же через месяц или год
Боль в сердце станет, вероятно, легче
Конечно, если очень повезет
«Только грусть. Даже ревности нету»
Только грусть. Даже ревности нету.
Нет тоски, лихорадки, тревог.
Для меня ты чужая планета,
И к тебе не ищу я дорог.
Холод звезд меж тобою и мною
И, должно быть, совсем не беда
То, что я притяженье земное
Не смогу одолеть никогда
1973
«И когда я изверилась, сникла, устала»
И когда я изверилась, сникла, устала
И на чудо надеяться перестала,
Позвонил человек из далекой страны,
И сказал человек:
Вы мне очень нужны.
И сказал человек:
Я без вас не могу
За окном закружились дома на снегу,
Дрогнул пол, покачнулись четыре стены.
Человек повторил:
Вы мне очень нужны
Этот голос с акцентом
Замедленный, низкий!
А потом бормотание телефонистки:
Почему вы молчите, Москва, почему?
Отвечайте, алло!
Что ответить ему?
Что давно я изверилась, сникла, устала,
Что на чудо надеяться перестала,
Ничего не хочу, никого не виню,
Что в остывшей золе не воскреснуть огню?
Только вслух разве вымолвишь эти слова?
И молчала, молчала, молчала Москва
«Все зачеркнуть. И все начать сначала»
Все зачеркнуть. И все начать сначала,
Как будто это первая весна.
Весна, когда на гребне нас качала
Хмельная океанская волна.
Когда все было праздником и новью
Улыбка, жест, прикосновенье, взгляд
Ах, океан, зовущийся Любовью,
Не отступай, прихлынь, вернись назад!
1973
«Воздух влажен и жарок»
Воздух влажен и жарок,
Смог за горло берет.
Вдруг, как сон, как подарок
Конный взвод, конный взвод.
Отрешенно и гордо
Он идет на рыси
Лошадиная морда
Рядом с мордой такси!
Человек современный
Я до мозга костей
Знаю времени цену,
Славлю век скоростей.
Так живу, будто кто-то
Вечно гонит вперед:
Нынче борт самолета,
Через день вертолет.
Что ж тревожит и манит,
Что же душу томит
Приглушенное ржанье,
Древний цокот копыт?..
«В слепом неистовстве металла»
В слепом неистовстве металла,
Под артналетами, в бою
Себя бессмертной я считала
И в смерть не верила свою.
А вот теперь какая жалость!
В спокойных буднях бытия
Во мне вдруг что-то надломалось,
Бессмертье потеряла я
О, вера юности в бессмертье
Надежды мудрое вино!..
Друзья, до самой смерти верьте,
Что умереть вам не дано!
1973
МУШКЕТЕРЫ
К ним сердца прикованы и взоры.
Им дарят улыбки, слезы, смех.
Словно в детстве, снова мушкетеры
На экране покоряют всех.
Да и в жизни (вот какое дело!)
Я тянулась и тянусь всегда
К мушкетерам, преданным и смелым,
Тем, с кем вместе брали города.
После были солнце и туманы,
Но в беде и радости верны
Мне навек остались д'Артаньяны
Лейтенанты мировой войны.
ИЗ СЕВЕРНОЙ ТЕТРАДИ
В ТУНДРЕ
Ни кустика, ни селенья,
Снега, лишь одни снега.
Пастух да его олени
Подпиленные рога.
Смирны, как любое стадо:
Под палкой не первый год.
И много ли стаду надо?
Потуже набить живот.
Век тундру долбят копытцем
И учат тому телят
Свободные дикие птицы
Над ними летят, летят.
Куда перелетных тянет
Из тихих обжитых мест?
На северное сиянье?
А может, на Южный Крест?..
Забывшие вкус свободы,
Покорные, как рабы,
Пасутся олени годы,
Не зная иной судьбы.
Возможно, оно и лучше
О воле забыть навек?
Спокойней. Хранит их чукча
Могущественный человек.
Он к ним не подпустит волка,
Им ягель всегда найдет.
А много ль в свободе толка?
Важнее набить живот.
Ни кустика, ни селенья.
Сменяет пургу пурга.
Пастух да его олени
Подпиленные рога.
И вдруг не понять откуда,
И вдруг неизвестно как,
Возникло из снега чудо
Красавец, дикарь, чужак.
Дремучих рогов корону
Откинув легко назад,
Стоял он, застыв с разгону,
В собратьев нацелив взгляд.
Свободный, седой и гордый,
В упор он смотрел на них.
Жевать перестали морды,
Стук жадных копыт затих.
И что-то в глазах мелькнуло
У замерших оленух,
И как под ружейным дулом
Бледнел и бледнел пастух.
Он понял: олени, годы
Прожившие, как рабы,
Почуяли дух свободы,
Дыханье иной судьбы
Высокую выгнув шею,
Откинув назад рога,
Приблизился к ним пришелец
На два или три шага.
Сжал крепче винтовку чукча
И крикнул: «Назад иди!»
Но вырвался рев могучий
Из мужественной груди.
Трубил он о счастье трудном
О жизни без пастуха,
О том, как прекрасна тундра,
Хоть нет в ней порою мха.
О птицах, которых тянет
Из тихих обжитых мест
На северное сиянье,
На призрачный Южный Крест.
Потом, повернувшись круто,
Рванулся чужак вперед.
Олени за ним. Минута,
И стадо совсем уйдет.
Уйдет навсегда, на волю
Пастух повторил: «Назад!»
И, сморщившись, как от боли,
К плечу приложил приклад
Споткнувшись и удивленно
Пытаясь поднять рога,
Чужак с еле слышным стоном
Пошел было на врага.
Но, медленно оседая,
На снег повалился он.
Впервой голова седая
Врагу отдала поклон.
Не в рыцарском поединке,
Не в битве он рухнул ниц
А маленький чукча льдинки
С белесых снимал ресниц.
И думал: «Однако плохо.
Пастух я, а не палач»
Голодной лисицы хохот,
Срывающийся на плач.
Сползает на тундру туча.
А где-то светло, тепло
Завьюжило. Душу чукчи
Сугробами замело
Назад возвратилось стадо
И снова жует, жует.
И снова олешкам надо
Одно лишь набить живот
Ни кустика, ни селенья,
Снега, лишь одни снега.
Пастух да его олени
Подпиленные рога.
Шрифт
Фон