Шрифт
Фон
Теперь наука мой мясник,
Уже средь облаков
Порой взлетает хриплый крик
Над брызгами мозгов.
Мильоны рук из года в год
Льют пушки и броню,
И все плотней кровавый лед
Плывет навстречу дню.
Вопли прессы,
Мессы, конгрессы,
Жены, как ночь
Прочь!
Кто всех сильнее, тот и прав,
А нужно доказать,
Расправься с дерзким, как удав,
Чтоб перестал дышать!
Враг тот, кто рвет из пасти кость
Иль у кого ты рвешь.
Я на земле бессменный гость,
И мир смешная ложь!
Укладывай в гроб,
Прикладами в лоб,
Штыки в живот,
Вперед!
Сборный пункт
На Петербургской стороне в стенах военного училища
Столичный люд притих и ждет, как души бледные чистилища.
Сгрудясь пугливо на снопах, младенцев кормят грудью женщины,
Что горе их покорных глаз пред темным грохотом военщины?..
Ковчег-манеж кишит толпой. Ботфорты чавкают и хлюпают.
У грязных столиков врачи нагое мясо вяло щупают.
Над головами в полумгле проносят баки с дымной кашею.
Оторопелый пиджачок, крестясь, прощается с папашею
Скользят галантно писаря, бумажки треплются под мышками,
В углу невинный василек хохочет девочка с мальчишками.
У всех дверей, склонясь к штыкам, торчат гвардейцы меднолицые,
И женский плач, звеня в висках, пугает близкой небылицею
А в стороне, сбив нас в ряды, для всех чужие и безликие,
На спинах мелом унтера коряво пишут цифры дикие.
1914На фронт
За раскрытым пролетом дверей
Проплывают квадраты полей,
Перелески кружатся и веют одеждой зеленой
И бегут телеграфные нити грядой монотонной
Мягкий ветер в вагон луговую прохладу принес.
Отчего так сурова холодная песня колес?
Словно серые птицы, вдоль нар
Никнут спины замолкнувших пар,
Люди смотрят туда, где сливается небо с землею,
И на лицах колеблются тени угрюмою мглою.
Ребятишки кричат и гурьбою бегут под откос.
Отчего так тревожна и жалобна песня колес?
Небо кротко и ясно, как мать.
Стыдно бледные губы кусать!
Надо выковать новое крепкое сердце из стали
И забыть те глаза, что последний вагон провожали.
Теплый ворот шинели шуршит у щеки и волос,
Отчего так нежна колыбельная песня колес?
1914, августРепетиция
Соломенное чучело
Торчит среди двора.
Живот шершавый вспучило,
А сбоку детвора.
Стал лихо в позу бравую,
Штык вынес, стиснул рот,
Отставил ногу правую,
А левую вперед.
Несусь, как конь пришпоренный:
«Ура! Ура! Ура!»
Мелькает строй заморенный,
Пылища и жара
Сжал пальцы мертвой хваткою,
Во рту хрустит песок,
Шинель жжет ребра скаткою,
Грохочет котелок.
Легко ли рысью пешему?
А рядом унтер вскачь:
«Коли! Отставить! К лешему»
Нет пафоса, хоть плачь.
Фельдфебель, гусь подкованный,
Басит среди двора:
«Видать, что образованный»
Хохочет детвора.
На этапе
Этапный двор кишел людьми солдатскою толпой.
Квадрат казарм раскинул ввысь окошек ряд слепой.
Под сапогами ныла грязь, в углу пестрел ларек:
Сквозь гроздья ржавой колбасы дул вешний ветерок.
Защитный цвет тупым пятном во все концы распух,
От ретирадов у стены шел нудный смрадный дух
Весь день плывет сквозь ворота солдатская река:
Одни на фронт, другие в тыл, а третьи в отпуска
А за калиной, возле бань, в загоне клин коров:
Навоз запекся на хребтах Где луг? Где лес? Где кров?..
В глазах предчувствие и страх. Вздыхают и мычат
Солдаты сумрачно стоят, и смотрят, и молчат.
Атака
На утренней заре
Шли русские в атаку
Из сада на бугре
Враг хлынул лавой в драку.
Кровавый дым в глазах.
Штыки ежами встали,
Но вот в пяти шагах
И те и эти стали.
Орут, грозят, хрипят,
Но две стены ни с места
И вот пошли назад,
Взбивая грязь, как тесто.
Весна цвела в саду.
Лазурь вверху сквозила
В пятнадцатом году
Под Ломжей это было.
Один из них
Двухпудовые ботфорты,
За спиной мешок горбом,
Ноги до крови натерты.
За рекой орудий гром
Наши серые когорты
Исчезают за холмом.
Я наборщик из Рязани,
Беспокойный человек.
Там, на рынке, против бани,
Жил соперник пекарь-грек:
Обольстил модистку Таню,
Погубил меня навек
Продал я пиджак и кольца,
Все равно ложиться в гроб!
Зазвенели колокольцы,
У ворот мелькнул сугроб
Записался в добровольцы
И попал ко вшам в окоп.
Исходил земные дали,
Шинеленка, как тряпье
Покурить бы хоть с печали,
Да в кисете Эх, житье!
Пленным немцам на привале
Под Варшавой роздал все.
Подсади, земляк, в повозку,
Истомился, не дойти.
Застучал приклад о доску,
Сердце замерло в груди
Ветер гнет и рвет березку,
Пыль кружится на пути.
За оврагом перепалка:
Пули елочки стригут
Целовала, как русалка,
А теперь терзайся тут!
Хочешь водки? Пей, не жалко!
Завтра все равно убьют.
Привал
У походной кухни лентой
Разбитная солдатня.
Отогнув подол брезента,
Кашевар поит коня
В крышке гречневая каша,
В котелке дымятся щи.
Небо синенькая чаша,
Над лозой гудят хрущи.
Сдунешь к краю лист лавровый,
Круглый перец сплюнешь вбок,
Откроишь ломоть здоровый,
Ешь и смотришь на восток.
Спать? Не клонит Лучше к речке
Гимнастерку простирать.
Солнце пышет, как из печки.
За прудом темнеет гать.
Желтых тел густая каша,
Копошась, гудит в воде
Ротный шут, ефрейтор Яша,
Рака прячет в бороде.
А у рощицы тенистой
Сел четвертый взвод в кружок:
Русской песней голосистой
Захлебнулся бережок.
Солнце выше, песня лише:
«Таракан мой, таракан!»
А басы ворчат все тише:
«Заполз Дуне в сарафан»
Пленные
У «Червонного Бора» какие-то странные люди.
С Марса, что ли, упали? На касках сереют чехлы,
Шинелями, как панцирем, туго затянуты груди,
А стальные глаза равнодушно-надменны и злы.
Шрифт
Фон