Шрифт
Фон
Опустивши худенькие плечи,
Теребишь ты тихо мой мешок
И внимаешь шумной, чуждой речи,
Как серьезный, умный старичок.
Ноги здесь, а сердце там, далече,
Уплывает с тучей на восток.
Над лужком холмов зеленый ярус
Манит нас раздольной тишиной.
Бок шатра надул под ветром парус,
Собачонка лает за спиной
Карусель взвевает свой стеклярус
И кружится, словно шар земной!
Солнце наше, горы тоже наши
Ты послушай, что поет поток:
В голубой, для всех раскрытой чаше,
Тонет все и запад и восток
Будет жизнь и радостней и краше
Хочешь, купим глиняный свисток?
На углу закрякали тромбоны:
Впереди двенадцать медных труб.
Сзади пары, девочки-бутоны.
Сколько ярких, деревенских губ!
Закачались белые колонны
И пошли плясать в прохладный клуб.
Улыбнись, поправь свою подвязку,
Веет ветер, в путь зовет, злодей!
Мы в лесу напишем нынче сказку,
Там, где пахнет сыростью груздей,
Про людей, любивших смех и пляску,
Никого не мучивших людей
III
Все местечко засыпает,
На закате сноп пожаров.
С колокольни долетает
Девять медленных ударов.
Мальчик, спать!
Под немецкую перину, в исполинскую кровать.
Рано? Дай мешок со стула,
Перечтем-ка небылицу,
Как летал кузнец Вакула
На чертенке к нам в столицу.
Знаешь, да?
Эта сказка, словно песня у полтавского пруда
Кот немецкий в удивленье
Водит спинкою сутулой.
Ты раскрыл глаза в волненье,
Ты умчался за Вакулой
Вечер тих.
Электрическая лампа освещает нас троих.
Прочитали. Спит мальчишка.
Кот колдует на пороге.
На полу родная книжка.
В небе месяц златорогий.
Проживем!..
Завтра утром к водопаду на свидание пойдем.
IV
Кем ты будешь? Ученым, свободным ученым!
Мясников слишком много и так.
Над блевотиной лжи, над погостом зловонным
Торжествует бездарный кулак
Дьявол сонно зевает,
Лапой нос зажимает:
Двадцать слов, корка хлеба и мрак.
Может быть, ты откроешь бациллу прохвостов?
Против оспы ведь средство нашли.
Гроздья лозунгов новых наряднее тостов,
В середине холодные тли.
Каин тучен и весел,
Нож сверкает у чресел,
Холм невинных все выше вдали
Может быть, ты сумеешь в достаточных дозах
Суп из воздуха выжать для всех?
Укрощенное брюхо возляжет на розах,
Вспыхнет радость, беспечность и смех
И не будет причины
Верить в святость дубины,
В ритуал людоедских потех.
Ты в оглобли труда запряжешь водопады,
И приливы, и ветер, и град:
Полчаса поработал и пой серенады,
Дуй в свирель и соси виноград
Шахт не будет бездонных,
Глаз не будет бессонных,
Люди станут добрее цыплят.
Что-нибудь с идиотами сделать бы надо:
Обязательно средство найди!
С каждым часом растет их крикливое стадо,
Рот под мышкой, глаза позади,
Дважды два то семнадцать,
То четыреста двадцать,
Граммофон в голове и в груди.
Я, увы, не увижу Что поделаешь, драма
Ты дождешься. Чрез лет пятьдесят
(Говорила в Берлине знакомая дама)
Вся земля расцветет, словно сад
Спит мальчишка, не слышит,
Разметался и дышит.
В небе мертвые звезды горят.
V
Каждый встречный на дороге
Говорит нам: «Добрый день!»
Мир и вам, чужие люди
Из окрестных деревень!
Оглядят нас улыбнутся
Ясен взор их добрых глаз,
Но тоска непримирима,
Но в душе глухой отказ.
Мальчик мой, пойдем скорее!
Вон тропинка вьется в лес:
Там безлюдно, как в пустыне,
Шум ветвей и ширь небес.
Ты мне сны свои расскажешь,
Я тебе их объясню.
Улыбнемся старой елке,
Камню, бабочке и пню
К скалам в глушь пойдем мы в гости
По зеленому хвощу.
Никогда я не забуду,
Никогда я не прощу!
Солнце
На грязь вдоль панели
Из облачной щели
Упали лучи
Золотые мечи.
Запрыгало солнце
На прутьях балконца,
Расплавилось лавой
На вывеске ржавой,
От глаз через рынок
Столб рыжих пылинок,
Бульдог на повозке
Весь в блеске, весь в лоске,
Отрепья старушки,
Как райские стружки
Трепещут и блещут,
Сквозят и горят
В окне ресторанном,
Цветисты и пылки,
Бенгальским фонтаном
Зарделись бутылки,
На шапках мальчишек
Зыбь пламенных вспышек,
Вдоль зеркала луж
Оранжевый уж
И даже навоз,
Как клумба из роз.
А там на углу,
Сквозь алую мглу,
Сгибаясь дугой,
На бечевке тугой
Ведет собачонка
Вдоль стен, как ребенка,
Слепого солдата
И солнце на нем
Пылает огнем.
Оно ль виновато?
Берлин«На берлинском балконе»
На берлинском балконе
Солнце греет ладони,
А усатый и дикий густой виноград
Мой вишневый сегодняшний сад.
Много ль надо глазам?
Наклоняюсь к гудящим возам,
На мальчишек румяных глазею,
И потом в виноград, как в аллею,
Окунаю глаза.
А вверху бирюза,
Голубой, удивительный цвет,
Острогранной больницы сухой силуэт,
Облака
И стрижей мимолетно-живая строка
Надо мной с переплета жердей
Темно-рыжий комочек глядит на прохожих людей.
Это белка мой новый и радостный друг
Жадно водит усами вокруг,
Глазки черные бусы.
Ветер, солнце и я ей по вкусу
Посидит-посидит,
А потом, словно дикий бандит,
Вдруг проскачет галопом по зелени крепкой,
Свесит голову вниз и качается цепко
Над моей головой,
Как хмельной домовой
Достаю из кармана тихонько орех:
Вмиг мелькнет вдоль плеча переливчатый мех,
И толкает в кулак головой, как в закрытый сарай:
«Открывай!»
Солнце греет ладони
Посидим на балконе
И уйдем: белка в ящик со стружками спать,
Я по комнате молча шагать.
Поденщица
Рано утром к русским эмигрантам
В дверь влетает с сумкой Эльза Шмидт.
Влезет в фартук с перекрестным бантом
И посудой в кухне загремит.
В бледных пальцах вьется мыло с тряпкой,
На лице фиалки честных глаз.
На плите змеисто-синей шапкой
Под кофейником ворчит веселый газ
В лавку вниз, как легкий вихрь, помчится,
Ищет-рыщет, где бы посходней:
«Чужестранцы эти, словно птицы»,
Чуть косит усмешка круг бровей
И опять на кухне пляшут локти,
Шелуха винтом сползает вниз,
Наклонясь над раковиной, ногти
В светлых брызгах моют скользкий рис.
Как пчела, она неутомима
Вытрет кафель, заведет часы.
Вдоль стены чисты, как херувимы,
Спят на полках банки и весы.
Руки моют, а глаза мечтают
Завтра праздник, день «своих» хлопот:
Там за Шпрее, где вишни зацветают,
Ждет ее игрушка-огород.
С сыном Максом, увальнем-мальчишкой,
Сельдерей посадит и бобы
На плите котел запрыгал крышкой
Заструились белые столбы
В дверь вплывает эмигрант-учитель,
Бородатый, хмурый человек.
На плечах российский старый китель,
За пенсне мешки опавших век.
Эльза Шмидт приветливее солнца:
«Кофе, да? Устали? Я налью»
И в стакан, туманя паром донце,
Льет кофейник черную струю.
«Дети? Я давно их напоила.
В сквер ушли сегодня славный день
Закупила сахару и мыла
И сирени Чудная сирень!»
Эльза Шмидт закалывает ворот,
Сняв свой фартук, словно крылья, с плеч.
«Побегу». «Куда?» «На стирку в город».
И ушла, убрав ведро под печь.
Китель свесил с табурета полость,
Засмотрелся эмигрант в окно:
Вежливость, и честность, и веселость
Он от них отвык уже давно.
Шрифт
Фон