Я опустил глаза в пол и еле удержался, чтобы не взглянуть на Макса. Да уж, шпионы из нас никакие. Значит, изучали нас все это время. Потом подумал, что теперь без разницы, расправил плечи и прямо посмотрел на Джонсона. Он на это ухмыльнулся, снова обратился к ректору:
Готовьте документы на перевод. С этого момента вся информация об этих кадетах блокируется, все запросы через Службу безопасности. Да, и отпустите их, пусть собираются.
Мы прибалдели от такого заявления и вопросительно посмотрели на наставника. На наш невысказанный вопрос ответил ректор:
Вы летите к матери, потом год поживете на одной базе. Согласие вашей родительницы уже получено. Подробности узнаете потом. Идите.
Нас отправили в кампус. Последнее, что мы услышали перед тем, как дверь закрылась, это слова нашего куратора:
Артур, оформи меня сопровождающим...
Отойдя немного по коридору, мы остановились.
Бли-и-ин, потянул Макс, я перепугался,
Чтобы не привлекать лишнего внимания, нам пришлось одеть форму космофлотцев, на которой не было знаков различия, и прикрыть голову форменным кепи. Скрыли нас неплохо. По комплексу передвигались в закрытом автокаре, потом нас оставили в какой-то комнате отдыха под присмотром Томаса и еще двоих флотских, где мы несколько часов изнывали от скуки. Единственным развлечением оказался поход в служебную столовую для перекуса. Там я второй раз столкнулся с реакцией на свою неординарную внешность.
Перед тем как сесть за стол, я стянул с головы кепку и, по примеру некоторых, просовывал ее под погон на левом плече, когда почувствовал чей-то взгляд. Подняв голову, увидел, что какой-то офицер с непонятной болезненной гримасой удивленно разглядывал меня, затем его взгляд окинул всю нашу компанию, задержался на Максе, вновь вернулся ко мне, потом он скривился, развернулся и стремительным шагом вышел из столовой.
Да уж, оставил наш папаня о себе память, подумалось мне, даже спустя столько времени забыть его не могут.
Нашим сопровождающим это не понравилось, один из них отошел в сторону и что-то сказал в коммуникатор. Я вздохнул. Этот инцидент не добавил мне ни настроения, ни аппетита, лишь возникли нехорошие предчувствия. И полтора часа спустя я смог убедиться, что своим предчувствиям вполне могу доверять.
Все-таки Макс большой романтик, ему нравилось все, что связано с космосом. Я снисходительно и с некоторой долей зависти слушал его восхищенные возгласы во время полета и удивлялся, насколько мы разные. В тех же кораблях на орбите он сначала видел красоту и находил образные сравнения, а я прежде всего думал о функциональности и невольно сличал характеристики. Наконец такой длинный и выматывающий для нас день закончился, мы добрались до цели. Вот он, космический бродяга, легендарный «Энтерпрайз». У брата еще хватало сил на разглядывание корабля и команды, мне же отчего-то стало неуютно, захотелось побыстрее оказаться в каюте и завалиться в постель. Но сначала нас отправили знакомиться с капитаном. И нашу небольшую команду, состоящую из четырех человек меня, Макса, нашего наставника Томаса Йодля и Джонсона проводили на мостик. Оказавшись среди главных офицеров, я осознал, что смутное беспокойство, которое возникло у меня на корабле и которое я списал на интерес к новым лицам, имело и другую причину. Я прямо кожей ощущал, как любопытство находящихся на мостике людей сменилось на безмерное удивление и глубокую неприязнь. А ненавидящий взгляд капитана в мою сторону что-то сдвинул в сознании, и я едва не сорвался.
Никогда раньше я не чувствовал ничего подобного. Весь мир разом потерял краски и стал черно-белым. Я четко видел сжатые кулаки Кирка, непроизвольно дернувшуюся к оружию на поясе ладонь Спока; сидящего в кресле и напрягшегося, как перед прыжком, первого пилота; еще не понравилась смуглая женщина с высоким хвостом волос на голове, отступившая чуть в сторону, как бы уходя с траектории моего возможного броска. Мозг, отодвинув сознательную часть, заработал в каком-то особом режиме, определяя наиболее опасных противников и способы противодействия...
В реальность меня вернула крепкая до боли хватка в предплечье.
Л-лекс, усп-покойся...
Бледный заикающийся Макс с прилипшей к потному лбу челкой смотрел на меня покрасневшими глазами, а под носом набухала капля крови. Я несколько раз моргнул и тряхнул головой. Тут нас загородила широкая спина Йодля, и куратор со злостью, которую мы никогда от него не слышали, произнес:
Насмотрелись? Может, теперь покажете детям, выделил он последнее слово, каюты, у них был тяжелый день, и они устали.
Томас понял или знал то, о чем я мог и сам додуматься. На подобных кораблях, подолгу пропадающих в экспедициях, очень важна психологическая совместимость и притертость людей друг к другу, поэтому экипажи не меняются годами. «Энтерпрайз» не исключение, его костяк почти тот же, что и тогда. Неужели это был какой-то эксперимент? Кого хотели проверить? Посмотреть на Джонсона я в тот момент не догадался. После слов Йодля офицеры, как мне показалось, стыдливо опустили головы, а я их в этот момент возненавидел. И себя тоже. Потому что самым пострадавшим оказался Макс. Он ведь никому ничего плохого не сделал! Макс у нас особенный, с проявляющейся иногда необычной чувствительностью. Если бы он знал, какой прием нас ждет, то настроился, и был бы готов. Но он был так очарован кораблем, о котором столько раз слышал от крестного, и полон восхищения, что не почувствовал подвоха; в результате пропустил такой вот своеобразный ментальный удар. Но больше всего добавил я, меня он мог чуять, как никто другой. Макс запрокинул голову, шмыгнул носом и прижал к нему пальцы,