8 высших учебных заведениях Франции в 1938/39 учебном году получали образование всего лишь 866 студентов из заморских владений, где проживало 65 млн. человек{79}.
На крайне низком уровне было медицинское обслуживание во французских колониях. Часто оно отдавалось на откуп редким энтузиастам, ограниченным в средствах. Если во Франции в 1938 г. один врач приходился примерно на 1,5 тыс. жителей, то в Алжире, 100 лет пользовавшемся «благами» французской цивилизации, на 6,7 тыс. жителей, в Марокко на 30 тыс., а во Французской Экваториальной Африке на 43 тыс. человек{80}.
Представительство французских колоний в центральных органах власти Третьей республики к началу второй мировой войны ограничивалось 19 местами в палате депутатов (из 600) и 7 местами в сенате (из 300). Избирательный корпус колоний (где проживало 65 млн. человек) составлял всего 400 тыс. человек и при этом ограничивался в основном старыми владениями (Антильские о-ва, Гвиана, Реюньон, владения в Индии, Алжир, Кохинхина и четыре коммуны в Сенегале). Такое узкое представительство ни в коей мере не соответствовало тому огромному значению, которое колониальная империя приобрела
для метрополии, став ее главной материальной опорой и одной из основ международного престижа буржуазной Франции. «Мало кто из французов, писал член Академии колониальных наук Франции профессор Ж. Арди, представляет себе, чем была бы для Франции утрата ее заморских владений. Уменьшенная до пределов своей континентальной территории, отсутствующая в других частях мира, вынужденная подчинить производство и торговлю интересам своих соседей, она была бы лишена значительной части своего влияния и когда-нибудь перестала бы считаться великой державой»{81}.
Что касается правящих кругов Третьей республики, ее «двухсот семейств», то они прекрасно сознавали роль и значение французской колониальной империи и бдительно следили за поддержанием стабильности и «порядка» во всех ее уголках. Этот порядок обеспечивался прежде всего колониальной армией, насчитывавшей в 2030-е годы от 118 до 132 тыс. солдат и офицеров.
В сохранении незыблемости устоев колониальной империи кровно были заинтересованы многочисленные переселенцы из метрополии, прочно осевшие на благодатных землях Магриба, Мадагаскара и других территориях. Число французов, постоянно проживавших в заморских владениях, выросло с 1,1 млн. человек в 1912 г. до 2 млн. накануне второй мировой войны{82}. Социально-профессиональный состав французского населения в колониях находился в прямой зависимости от природно-климатических условий в них. В колониях с климатом, благоприятствующим жизнедеятельности европейцев («territoires de peuplement»), преобладали латифундисты и фермеры, занятые в сельском хозяйстве; в «colonies dexploitation» был большой процент торговцев и перекупщиков. Но в обоих случаях значительную часть европейского населения в колониях составляла администрация и армия{83}.
Европейцы захватывали лучшие обрабатываемые земли в Магрибе, Индокитае и других колониях. В Алжире, например, французы, составлявшие одну десятую часть населения страны, владели 2 млн. 700 тыс. га плодородной земли (из общей ее площади 10 млн. 200 тыс. га). В Марокко, насчитывавшем 8 млн. человек, из 12 млн. га земель 1 млн. га находился в руках 150-тысячной французской колонии. Такое же положение наблюдалось и во многих других владениях Франции.
Французские колонисты являлись наиболее решительными проводниками колониалистской идеологии; они оказывали ощутимое давление на политику как местной администрации, так и центрального правительства.
Становление колониалистской идеологии во Франции, истоки которой уходят во времена Ришелье и Кольбера, происходило в годы, последовавшие за окончанием первой мировой войны. Именно тогда во Франции, как уже отмечалось, началось переосмысление значения колониальной империи для метрополии, а одновременно появился новый интерес к колониальной истории. Инициатором этого поворота в буржуазной политической мысли Франции был историк Альфред Мартино, основавший еще в 1912 г. журнал «Ревю дистуар де колони франсез». «Колониальная история, отмечал в 1953 г. профессор Ж. Арди, автор двух десятков книг по истории колониальной политики, начала приобретать в нашей стране значение только 40 лет назад. До этого ей дружно отказывали в праве на самостоятельное существование, так как видели в колонизации не что иное, как одну из форм завоевания, т. е. в конечном счете простой эпизод общей истории»{84}.
После первой мировой войны, в 20-е и особенно в 30-е годы, во Франции растет волна «колониального шовинизма». В политическом лексиконе французских руководителей межвоенного периода широко употребляются выражения «стомиллионная Франция», «Франция пяти частей света» и т. д. В начале 30-х годов в Париже входит в моду именовать свои колониальные владения на английский манер «империей», хотя официально с 1930 г. эти владения называются «заморской Францией» (France doutre-mer). Появляются многочисленные сочинения идеологов и публицистов, содержащие «рекомендации» и «советы» правительству об усилении внимания к колониальным проблемам. «Колониальная политика, писал в 1926 г. один из апологетов колониализма, главный редактор органа деловых кругов журнала «Монд экономик» Р. Дусэ, есть искусство организовать и использовать, применяя современные методы, нецивилизованную страну в целях увеличения ее богатств для того, чтобы они служили интересам народа-колонизатора»{85}.