Вот почему я был тихим, задумчивым. И к тихославичским передовикам я не мог присоединиться, и к нам, двенадцати первым в деревне, пока что никто не присоединялся. Основа колхоза была, а дальше дело не двигалось.
Школа же оставалась школой. Каждый день уроки, каждый день задания. Каждый день надо готовиться, чтобы по вызову учителей отвечать по любому предмету. А я отставать не собирался. Наоборот, до этого времени я был в числе первых учеников почти по всем предметам, потому и не хотелось отставать от тихославичских учеников, особенно девчат, которые занимались только на отлично. Были среди них и такие, как Ксеня Баранова, Галя Корпачева, Нина Резникова, с которыми мне хотелось даже соревноваться. Поэтому я, не имея всех учебников, дружил с этими девушками, советовался с ними, занимал у них учебники, чтобы подготовить уроки, часто на день-два вперед. И не отставал в учебе от отличниц. Это скрепляло нашу дружбу.
Так было примерно до февраля месяца. Шел уже 1930 год.
В феврале ударили морозы, разыгрались метели и разгорелась борьба за колхозы. Перед сельскими активистами ставилась задача до посевной закончить коллективизацию и на поле выйти коллективом.
А в марте уже чувствовалось приближение весны. Помню это время, как сегодня. У нас в деревне почти ежедневно проводились собрания. Приезжали уполномоченные из района, собирали то нас, первых колхозников, одних, то всех сельчан вместе. И говорили, говорили одно и то же: надо быстрее всем вступать в колхоз, надо не отставать от передовых районов, где, мол, давно уже отрапортовали о сплошной коллективизации.
Ну, а что я тогда понимал? Понимал одно старшие говорят, младшие должны слушать. Вот и все. Примером для меня был мой дядя коммунист Игнат Дрозд. От него я ни на шаг не отходил. И не потому, что боялся или дядей прикрывался. Нет, я знал, что он всегда был в курсе всех дел по району и никакой новости не утаивал от меня. Все, что знали взрослые активисты, всегда знал и я. А это уже много значило. Мне доверяли, значит, должен и я, если так, взрослым довериться. В особенности и прежде всего дяде Игнату.
И теперь помню, как одна учительница заговорила со мной после уроков, когда я уже собрался уходить домой. Звали ее Софья Марковна. Почему она обратилась ко мне? Сейчас отвечу.
В нашей семилетней школе было всего двое мужчин-учителей. Все остальные женщины. А во время коллективизации учителям также поручали вести агитационную, разъяснительную работу среди населения. Мужчины-учителя сразу включились в эту кампанию. А учительницы? Их почему-то забывали. И только спустя некоторое время начали их включать в дела коллективизации, так как увидели, что ни один крестьянин-мужчина не записывается в колхоз, пока с женой об этом не договорится, пока та не даст своего согласия.
Для работы среди крестьянок и начали привлекать учительниц. Они лучше смогут уговаривать женщин, чтобы те записывались в колхозы.
И вот Софья Марковна подошла ко мне и сказала:
И я, Петручок, с тобой пойду Ты не против?..
Я очень уважал свою учительницу по химии. Она была красивая, ласковая и никогда не кричала на нас, не нервничала. Бывало, улыбнется, если кто урок не выучил, и спросит:
Может, помочь? Так оставайся после занятий!
А кому это хотелось оставаться после занятий? Конечно, покраснеет тот ученик, который не выучил урока по химии, но тут же ответит учительнице:
Спасибо, Софья Марковна, я сам подготовлюсь Больше не буду
Этого было достаточно. Перед всем классом заявил, значит, в следующий раз подготовится как следует, не станет же себя на смех выставлять. Она верила своим ученикам. За это ее уважали.
И вот Софья Марковна рядом со мной. Заговорила так просто, ласково. А я и растаял перед нею, гляжу на ее пухло-розовые щеки, на льняные волосы, красиво зачесанные, на фигуру, всю такую аккуратную и стройную. А в глаза боюсь посмотреть: догадается, что я любуюсь ею. И я спешу ответить:
Пойдем, Софья Марковна
А куда и зачем пойдем? спрашивает она, и глаза
ее светятся добротой.
Я пожимаю плечами, молчу. Ну, просто онемел, не знаю даже, что сказать.
Софья Марковна, конечно, обо всем догадывается и проявляет великодушие ко мне, такому несмелому, стеснительному:
Пойдем маму твою агитировать в колхоз!
Тут я немного пришел в себя и выпалил:
А моя мама не против колхоза. Это отец у меня противится, наперекор мне идет
Отец? переспрашивает Софья Марковна. А я этого и не знала.
Она улыбнулась и замолчала. Какое-то время о чем-то думала, а я уставился в черную парту, будто провинившийся ученик. Потом она сказала:
Ну что ж, пойдем И с отцом поговорим. А потом и с женщинами вашей деревни.
У меня было очень хорошо на душе и потому, что рядом любимая учительница, и потому, что пойдет она вместе со мною к нам, с родителями моими познакомиться.
Я из школы, учительница, сына вашего учу. Химию преподаю Пришла побеседовать
Мать только после этого засуетилась, быстро подошла к скамейке и, хоть она была чистая, провела по ней фартуком и пригласила:
Так садитесь, пожалуйста, не знаю, как вас звать.