Хозяин теней 5
Глава 1
У благонравных и умных детей черты лица приобретают поразительную прелесть, и вся физиономия получает невыразимую приятность и привлекательность, особенно в то время, когда они сделают что-то доброе, похвальное, или когда рассказывают что-нибудь умное, занимательное.
«Руководство к воспитанию, образованию и сохранению здоровья детей», Кондратий Иванович Грум-Гржимайло [1]
Дом, милый дом
Ладно, ни хрена не милый. Я, по правде говоря, вообще помню его весьма смутно, отрывочно.
Вот запахи.
И просто ощущение покоя и тишины. Тепло. Подоконник какой-то. Кот опять же. Кот это хорошо, но сомневаюсь, что он нас ждёт.
Да и от дома остались обгоревшие стены да крыша. На самом деле странно, что остались. Я вообще думал, что на развалины приедем. А он ничего так, только почерневший, заброшенный.
Если тебе тяжко, то можно и не идти, сказал Мишка, глядя на меня с тревогой.
Да нет, не тяжко. Скорее странно.
Городок этот.
И тихая улочка, убаюканная июльской жарой. Запах такой вот характерный запах лета на переломе. В нём многие мешаются. Дыма. Сена, копны которого высятся во дворах, готовые убраться под крыши сараев. Навоза. Свежескошенной травы, что вялится и ароматит так, что голова идёт кругом.
Белого налива.
И карамельного, плавящегося сахара.
Варенья варили во дворах и летних кухнях. На плитах, печах или вот просто кострах, над которыми ставили огроменные кастрюли. И поднимались к небу сахарные дымы, растекались по улице, переплетаясь друг с другом. И тяжёлый жаркий воздух дрожал зыбью.
Мамка Савкина тоже варила варенье.
Самолично.
Она почему-то полагала, что кухарка не справится с этим тонким делом, и позволяла ей выполнять разве что подсобную работу. И всё одно ворчала, что не так та делает. Что сперва с яблок надо шкурку снимать, а после уж разделять на части. И нарезать тонкими ломтиками, и укладывать в тазу слоями, каждый слой пересыпая сахаром, но так, чтоб без избытку.
И воду в варенье лить никак нельзя. А кухарка, та тоже ворчала, что ничего-то матушка не понимает и наоборот, если воды не налить, то сахар пригорит, почернеет, и всё варенье выйдет прогорклым.
Как я это помню?
Откуда?
Но помню же. И то, что варить начинали ещё в конце июня. Вишнёвое. Или вот из красной смородины. Из чёрной тоже было неплохое. И матушка как-то однажды задумала сделать княжеское, по журнальному рецепту, обещавшему великолепный вкус. Вот только надо было у каждой ягодки косточки удалить. Гусиным пером. Что-то аж смешно стало. Она сидела, удаляла, ругалась, укладывая в банку ягодку к ягодке, и заливала сахарным сиропом. А ягоды всё равно расползлись кашей и вышел обычный джем.
Я помотал головой, отгоняя чужие воспоминания.
Надеюсь, там, в новом ли мире, в новой ли жизни, но эта женщина будет счастлива. Как и Савка. Удачи им. От чистого сердца.
А я я толкаю калитку. Забор покосился. И трава во дворе по пояс поднялась. Почти заросла дорожка. А у самой ограды крапива колосится. Странно тоже вот. Не то, что дом сгорел. Это случается и в нынешнем мире явление вполне обыкновенное. Дома-то большей частью деревянные. И топятся печками. А в иных электричества нет, потому керосиновые лампы, свечи и даже лучина тоже часть обычного бытия.
Так что
Странно другое. Место ведь хорошее. Участок большой. И соседи мирные. И тут бы его прибрать к рукам, а никто и не позарился. Да и с домом не всё так печально. Чем ближе подхожу, тем яснее, что гореть горел, но не так, чтоб дотла.
Ты тут жил? Метелька втиснулся вслед за мной. Калитка на обвисших петлях чуть приоткрылась, да и застряла, зацепившись краем за землю.
Жил. Только я помню мало что до болезни было, так почти и вообще не помню.
Опять что-то мутное.
Лавка.
Мячик.
И голос:
Савушка, не бегай, взопреешь
Ну да а дальше вон сад. Яблони имелись и даже груша, которую матушка особо обихаживала. И белила по осени, и подкармливала золой. Груши, помню, та давала небольшие, но много и сладкие до приторности.
Савка любил.
Эй, окрик вырвал из воспоминаний. Вы чего там? А?
Хороший вопрос.
Мы чего тут?
Доброго дня, Мишка приподнял кепку, приветствуя толстую женщину в буром платье с закатанными по локти рукавами.
Это
Как её
Соседка. Точно, соседка. И я поспешно отвернулся, ссутулился.
Доброго, доброго, лицо у женщины было круглым и красным, то ли от жары, то ли само
бельё да одежда.
Нет, это не то место, в котором он устроил бы лабораторию.
Но проверяем.
И мою комнату.
И матушкину. Последняя близ отцовской. Здесь и стекло уцелело, и обои почти не тронуты огнём, видны крупные розы на зеленом фоне. Ковёр остался. Кровать и снова воспоминание.
Савкино.
На этой кровати мягко и спокойно. И шорохи под кроватью не страшны. И ничего-то не страшно
хватит тащить его в постель! отцовский голос разрушает идиллию. Он уже взрослый! Он мальчишка! А ты делаешь из него
Но он боится!
Побоится и перестанет.
Это потому что он некрещёный, мама редко ему возражала, но теперь её голос звучал твёрдо. Тьма тянется к его душе
Это не тьма. Это дар родовой. К сожалению, слишком ничтожный, чтобы от него был толк. Но ничего, попробуем и с таким поработать. Если получится, это впрочем, неважно.