Знаете место у Адских Ворот? спросил пилот. Там, где воды Саунда сливаются с Гарлем-ривер, где сплошные водовороты?
Адские Ворота я знаю, ответил сержант. Он неоднократно был свидетелем того, как у Адских
Ворот небольшие лодки, попадающие во власть течения, отказывались повиноваться хозяевам и налетали на опору моста или стенку набережной.
То же самое творит ветер, вокруг этой чертовой Башни, продолжал пилот. И потом: Я только хочу сказать, что попытаемся, но больше ничего обещать не могу.
Все в порядке, ответил сержант. Кронски, залезайте.
Премного благодарен, ответил Кронски.
Человеку приходит в голову идея, он ее реализует и потом должен ждать и надеяться, потому что не остается ничего другого.
Получится, сказала Патти и улыбнулась. Должно получиться.
Глава 17
Простейшая взаимозависимость, снова и снова объяснял Бен Колдуэлл. Пока это было более-менее замкнутое пространство, приток воздуха с дымом был ограничен. Теперь, когда окна выбиты и работают как вытяжка Он развел руками и пожал плечами.
Генри Тиммс, президент телевизионной компании, заявил:
Значит, нам не следовало выбивать стекла. Голос его звучал самоуверенно, решительно и критически. Шанс, что им удастся доставить сюда линь, был слишком мал.
Колдуэлл только заметил на это:
Задним умом все умны. И отвернулся.
Он был архитектором, автором многих проектов. Ему было отвратительно само слово «компромисс», но в то же время он понимал, что без компромиссов было бы просто невозможно что-либо делать. Приходилось выбирать между надеждой, что удастся попасть в окно гарпуном с крыши Торгового центра, и уверенностью, что в помещение станет поступать больше дыма. Решение этого вопроса Колдуэлл с радостью предоставил остальным. Ему это было совершенно безразлично.
Он полагал, что большинство людей в зале все еще надеется на спасение. Он нет. Он привык смотреть неопровержимым фактам в лицо. Стараться не принимать их в расчет глупо. Насколько будет повреждено здание, он не мог даже представить, но еще задолго до того, как оно окончательно погибнет, все в этом зале уже будут мертвы. С этим он давно смирился. И его ничто не волновало, потому что большая часть его личности уже была мертва.
Башня была его детищем, его видением, его волшебным сном. И теперь она погибала.
На чьи плечи ложится главная вина, у него не было сомнений. Но это его не слишком интересовало. Какая разница, чья рука выковала молот, изуродовавший Пьету? Да, общество, возможно, захочет отомстить, но великое творение уже ничем не вернуть.
В Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Чикаго, Питтсбурге и в дюжине других меньших городов он оставил по себе памятники, которые будут стоять еще долго после того, как его не станет. Но это здание было его шедевром, и теперь уже ничто не может его спасти. Озарения, расчеты, компромиссы, работа, любовь, кровь и пот творчества все зря.
Когда утром этого дня он стоял в своем кабинете перед грудой извещений на изменения, валявшихся на столе, вызвав Ната, было ли у него тогда предчувствие беды? Трудно сказать: прозрения всегда подозрительны. Ну что ж. Беда не заставила себя ждать.
Тут к нему подошел сенатор Петерс, продолжавший как ни в чем не бывало улыбаться.'
Погрузились в мечты? спросил он. Есть идеи?
Весьма сожалею, но что касается идей, ничем не могу помочь.
Вы это говорите так, как будто извиняетесь за промах.
Улыбка Колдуэлла стала виноватой.
За этот промах, боюсь, некому будет прощать.
И я так думаю. Сенатор помолчал. Но, кажется, вас это не волнует.
А вас?
Знаете, я уже некоторое время пытаюсь найти ответ. Но не совсем в нем уверен. Сенатор сокрушенно махнул рукой. Я, разумеется, не хочу сказать, что не испытываю страха перед смертью. Нет, я имею в виду нечто совсем иное.
Например? Колдуэлл невольно заинтересовался. Некую веру?
Сенатор улыбнулся.
Не в обычном смысле слова. Я всегда был язычником. Нет Он покачал головой. Это связано со всем моим жизненным опытом, и он научил меня, что некоторых вещей нельзя избежать, некоторые битвы нельзя выиграть, с некоторыми приговорами нужно смириться
Одним словом, заметил Колдуэлл, с политикой? С искусством возможного?
Сенатор кивнул.
Нас формируют
наши дела. Он улыбнулся. Берт не сможет избавиться от командирских привычек, даже если захочет. Он, как отставной пилот, который сам не свой, если за штурвалом сидит кто-то другой.
Чем дальше, тем интереснее.
А Пол Норрис? спросил Колдуэлл. Гровер Фрэзи? Как вы объясните их поведение?
Сенатор улыбнулся.
О Поле Норрисе я вам расскажу одну историю. Во время учебы в университете он занимал чудную квартиру в колледже Адамса. Из окон его спальни открывался вид прямо на колокольню католического костела. Однажды кому-то из нас пришла в голову идея, к которой присоединился и Пол. Мы поставили у него штатив, прикрепили к нему пневматическую винтовку, навели ее на колокольню и, когда в полночь колокол пробил двенадцать, нажали на спуск. Прозвучал тринадцатый удар.
Колдуэлл улыбался и кивал. В душе он вернулся на сорок лет назад в годы своей буйной молодости.
И что дальше?