Смерть Афины, должно быть, попала в новостные заголовки: мой телефон разрывается от звонков друзей, стремящихся сказать что-нибудь корректное, участливо-встревоженное («Эй, я просто спросить: как у тебя дела?»), и знакомых, пытающихся выведать все пикантные подробности («БОЖЕ, я видела в Твиттере: ты реально была ТАМ?»). Отвечать у меня нет сил. Я лишь с изумлением и отвращением смотрю, как в углу иконок мессенджеров все растут и растут красные циферки непрочитанных сообщений.
По совету моей сестры Рори я посещаю местную группу поддержки, а также психотерапевта, специализирующегося на лечении горя. И группа, и терапевт заставляют меня чувствовать себя еще гаже. Предполагается, что мы с Афиной были ближе, чем на самом деле, а у меня нет сил объяснять, почему я в порядке. Так что больше я никуда не хожу. Не желаю распинаться о том, как я тоскую, или что дни без Афины кажутся безысходно пустыми. Проблема в том, что мои дни проходят совершенно нормально, за исключением того единственного смущающего факта, что Афина, блин, умерла, что ее больше нет. Я не знаю, как мне вообще к этому относиться, поэтому начинаю пить и заедать стресс всякий раз, когда по вечерам подкрадывается тоска. За несколько недель от всех этих мороженых и лазаний я весьма заметно раздалась, но это, пожалуй, и есть то самое плохое, о чем можно переживать.
А так я сама дивлюсь своей ментальной стабильности.
Срываюсь я только раз, через неделю после произошедшего. Толком не знаю, что послужило толчком, но в ту ночь я действительно часами смотрю на Ютубе обучающие видео о приеме Геймлиха, сравнивая их содержание с тем, что делала я; пытаюсь вспомнить, насколько точно лежали мои руки, достаточно ли резко я надавливала. Я могла ее спасти. Фраза, которую я вслух повторяю снова и снова, в духе леди Макбет, вопящей о своем «проклятом месте». В моих силах было не терять головы, сообразить, как все правильно сделать, найти нужное место над пупком, помочь Афине откашляться, чтобы она смогла дышать.
Она умерла из-за меня.
Не дури, одергивает меня Рори, когда я в четыре утра звоню ей, рыдая так, что едва могу что-то выговорить. Перестань сейчас же! Не смей даже думать! Ты меня поняла? Ты здесь ни при чем. Ту девушку ты не убивала. Ты невиновна. Понимаешь?
Чувствуя себя трехлетним ребенком, я лепечу в ответ:
Да. Хорошо. Ладно.
Но это как раз то, что мне сейчас нужно: слепая детская вера, что мир настолько прост и что если я не хотела сделать ничего дурного, то и вины моей ни в чем нет.
С тобой точно все в порядке? с нажимом спрашивает Рори. Может, позвонить доктору Гэйли?
Не надо! Боже, нет. Я в порядке. Доктору Гэйли не звони.
Хорошо. Просто она нам сказала, что если ты когда-нибудь начнешь соскальзывать
Я не соскальзываю. У меня вырывается глубокий вздох. Тут дело не в этом. Со мной все в порядке, Рори. Вообще, Афину я знала не так уж и хорошо. Все нормально.
Через несколько дней, когда о новости знают уже все, я выкладываю в Твиттере длинный тред о том, что произошло. Пишу словно по шаблону, опираясь на аналогичные треды о потерях, которые с таким интересом листала раньше. Пускаю в ход фразы типа «трагический несчастный
случай», «все еще не в силах осознать», «мне до сих пор не верится». В детали я не вдаюсь это мерзко. Пишу о том, как я потрясена, и что Афина для меня значила, и как сильно мне будет ее не хватать.
Незнакомые люди продолжают писать мне, как им жаль, и что нужно беречь себя, и что я имею право чувствовать изнеможение после такой трагедии. Называют меня «хорошим человеком». Посылают объятия и наилучшие пожелания. Спрашивают, могут ли они объявить сбор средств мне на терапию (идея соблазнительная, но сказать «да» мне неловко). Кто-то даже предлагает целый месяц ежедневно привозить мне домашнюю еду. На это я не отвечаю, потому что лучше не доверять первым встречным в интернете, мало ли а вдруг отравят?
Мой твит набирает тридцать тысяч лайков за день. Я никогда раньше не получала столько внимания в Твиттере, да еще и от признанных писателей и медийных персон с синими галочками. Наблюдая, как число моих подписчиков ежесекундно растет, я проникаюсь странным возбуждением. А затем меня пробивает чувство гадливости, примерно такое же, которое возникает, когда решаешь помастурбировать чисто со скуки, и тогда я блокирую Твиттер на всех устройствах («По состоянию душевного здоровья я вынуждена взять паузу, но благодарю всех за заботу») и даю себе зарок не заходить в Сеть по меньшей мере неделю.
Я ПРИСУТСТВУЮ НА ПОХОРОНАХ АФИНЫ, ГДЕ меня пригласила выступить ее мать. Она мне позвонила через несколько дней после происшествия. Узнав, кто звонит, я чуть не выронила телефон: меня пробил страх, что я буду подвергнута допросу или обвинена в убийстве. Она же, напротив, все время извинялась, как будто со стороны Афины умереть у меня на глазах было верхом бестактности.
Церемония проходит в корейской церкви в Роквилле, и это для меня странно: я думала, что Афина китаянка, ну да ладно. Поражает то, как мало среди присутствующих людей моего возраста. В основном здесь пожилые азиаты, вероятно друзья матери. Ни одного знакомого мне писателя, ни кого-либо из колледжа. Хотя, наверное, эти похороны просто общественное мероприятие, а настоящие знакомые Афины предпочли виртуальную службу, организованную Обществом американских писателей азиатского происхождения.