Афина что-то не торопится, а мне не мешало бы пописать, и я брожу по гостиной в поисках туалета. Интересно, что меня встретит там. Может быть, какой-нибудь хитрый освежитель. Или корзинка с нефритовыми вагинальными шариками.
Замечаю, что дверь в кабинет распахнута. Комната очень красивая, и я не могу удержаться, чтобы туда не заглянуть. Картинку я сразу узнаю по постам Афины в Инстаграме* сама она называет это место своим «храмом творчества». Перед окном с викторианским кружевным тюлем стоит огромный письменный стол красного дерева на гнутых ножках, а на столе красуется черная пишущая машинка.
Да-да. У Афины пишущая машинка; никаких там Ворд, Гугл Докс или Скривнер. Она пишет в молескинах, потом в ход идут листочки-стикеры, и уже затем она настукивает полноценные черновики на «ремингтоне». Это заставляет ее тщательней «фокусироваться на уровне предложений» (ее словечки, которые так часто проскальзывают в интервью, что я уже затвердила их наизусть). Иначе она пишет целыми абзацами и не видит за деревьями леса.
Ну правда. Кто так говорит? И кто
так думает?
Для тех, кто не может и абзаца написать, не теряя фокуса и не заглядывая в Твиттер, продаются уродливые и страшно дорогие электронные пишущие машинки. Но Афине это, видите ли, не по нраву; она пользуется винтажной пишущей машинкой трескучим устройством, для которого надо покупать специальные чернильные ленты и толстые прочные листы.
«На экране я писать просто не могу, сетовала Афина. Мне надо видеть текст в печатном виде. В напечатанном слове есть что-то основательное. Возникает ощущение постоянства, осязаемости того, что ты пишешь. Это дает мне возможность сконцентрироваться, проясняет мысли и заставляет точно подбирать слова».
Я забредаю в глубь кабинета, в подпитии не соображая, что это неприлично. В каретке еще торчит лист бумаги, на котором всего одно слово: «КОНЕЦ». У машинки лежит стопка страниц толщиной в ладонь.
Рядом со мной материализуется Афина, держа по стакану в каждой руке.
О, это мой проект по Первой мировой. Наконец-то закончила.
Афина славится своей скрытностью насчет проектов, которые еще не завершены. Никаких бета-ридеров. Никаких интервью, никаких выкладываний фрагментов в соцсетях. Даже ее агенты и редакторы не получают ни одного наброска, пока вещь не написана целиком. «Книгу нужно выносить в себе, пока она не станет жизнеспособной, сказала она мне однажды. Если я явлю миру вещь прежде, чем она полностью сформируется, она погибнет». (Странно, что никто не критиковал ее за эту гротескную метафору, но, кажется, Афине все можно.) Единственное, что проскальзывало в ее речи в последние два года, это то, что она готовит роман, имеющий отношение к военной истории двадцатого века и что для нее это «серьезный художественный вызов».
Блин, поздравляю.
Как раз сегодня утром напечатала последнюю страницу, щебечет Афина. Никто еще ничего не видел.
Даже твой агент?
Джаред? Афина смешливо фыркает. Он только бумажки перекладывает да чеки подписывает.
Толстенный какой.
Я подхожу ближе к столу, тянусь к стопке, но отдергиваю руку. Пьяная дурища нельзя же просто так хватать чужие вещи!
Однако Афина, вместо того чтобы шлепнуть меня по ладони, одобрительно кивает:
Ну так что?
Ты хочешь, чтобы я его прочитала?
Ну не весь и не прямо сейчас. Она смеется. Он очень длинный. Просто просто я так рада, что его дописала. Глянь, какая стопка, красиво, правда? Увесистая. Прямо-таки что-то в этом есть. Объем, весомость.
Звучит нетвердо; она пьяна так же, как и я, только мне досконально понятно, что она имеет в виду. Эта книга огромна во многих смыслах. Такие книги оставляют след.
А можно Мои пальцы зависают над стопкой.
Да бери, пожалуйста. Афина энергично кивает. Мне надо еще привыкнуть к тому, что она здесь, снаружи. Что я наконец разродилась.
Какой дикий, назойливый образ. Я знаю, что чтение этих страниц лишь распалит во мне зависть, но ничего не могу с собой поделать. Снимаю с самого верха десятка полтора страниц и бегло их просматриваю.
Боже правый, хорошо-то как.
Читать в нетрезвом виде не мой конек глаза будто соскальзывают с абзацев, но даже этот небрежный, беглый просмотр дает понять, что книга будет потрясающей. Текст плотный, уверенный. Нет мелких огрехов, как в ее дебютной работе. Слог стал более зрелым, обрел чеканность. Каждое описание, каждый стилистический оборот слово к слову, цельно.
Мне так, наверное, и в жизни не написать.
Тебе нравится?
Афина нервничает. Глаза распахнуты, почти испуганны; наблюдая за мной, она растерянно теребит ожерелье. Как часто она разыгрывает это представление? И с какой силой ее осыпают похвалами, когда она это делает?
Это мелочно, но я не хочу давать ей необходимое одобрение. Пусть эта игра работает с восторженными рецензентами и фанатами, но не со мной.
Не знаю, блекло отвечаю я. Какое тут спьяну чтение.
Она выглядит удрученной, но только на мгновение. Мне видно, как она поспешно натягивает улыбку.
Да-да, глупо, конечно, чего-то требовать
Мигнув, она смотрит вначале на свой стакан, затем на меня, а затем на свою гостиную.