поставлены для солнц семестры
в лазурно-синем молоке?
Так это ж за окном!
А до окна (даже подумать страшно!) еще талий пятнадцать, пудов шестьдесят живого женского веса, не считая коромысел, кувшинов и кошелок!..
Эта моя "смычка с селом" длилась три пролета.
Все это время я вспоминал чьи-то мудрые слова:
"К крестьянству надо подходить умеючи, иначе вместо смычки черт знает что получится".
Истинная правда... Именно "подходить" и именно "умеючи".
А я "подлег" под крестьянство и, должен вам сказать, подлег очень неудобно и вовсе не умеючи.
Вот вместо "смычки" и получилось одно "ох!".
Через три пролета -- последний "мазок" широким фундаментом по моему чреву, последнее "гуп", и вот уже мое, на этот раз счастливое и радостное, последнее "ох"...
С меня встали...
Взметнулись юбки...
Чьи-то стройные молодые ноги вдруг спрыгнули с верхней полки прямо на мою печенку.
Кто-то схватил меня за голову и с криком: "Гляди! А я думала -кринка!" -- бросил.
Я зажмурился. И мне ясно представилось, будто я лежу в южноамериканских прериях, а надо мной вихрем шпарит табун напуганных тигром бизонов... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Потом я уже и хлеба видел, и васильки для меня синели, покачивая нежными головками, и поля улыбались:
"Что, мол, проехался?!"
"Чего вы, -- думаю, -- смеетесь?! Ну, проехался! И что?! Вы улыбаетесь?.. А с вами разве не случалось? Разве не о вас поется:
Ой, поля, вы, поля,
Мать родная -- земля...
Сколько крови и слез
По вас ветер разнес...
А у меня еще до крови не дошло... Да и слез незаметно... Так только... побаливало.
Мерефа... Езерская... Бирки...
В вагоне я да еще дедок один, что все время с меня глаз не сводит. Вижу, что хочет заговорить.
Наконец, отважился.
-- Как вы думаете, без веры жить можно?
Я размышлял о своей печенке, об английском ультиматуме, о том, повысят ли в июле ставки.
-- Можно! -- буркнул в ответ.
Дедок отодвинулся и запел:
"Возбранный воеводе победительная..." . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Беспаловка!
Финиш, значит!..
А от Беспаловки -- вы же знаете -- и до Пасек уже недалеко. Как сойдете с поезда, так сразу налево вдоль колеи немножко, а потом вбок, наискось, по дороге на Гомёльшу...
Гомельшу знаете?
Нет?
Неужто не знаете?! Это по пути к Пасекам! Меж нивами зелеными дорога протянулась. Идете, а справа -- нивы и слева тоже нивы...
Если не знаете дороги, идите за подводой, что везет ваши
словом...
Хотя тетка Сторчиха... (знаете, что через дорогу живет. У нее черные ворота и петух голошеий), так та тетка как ударит о полы обеими руками:
-- Ей же богу, до Покрова не выдержу!
-- Чего это вы, теточка, так?!
-- Ой, Михайлович, не выдержу! Байстря зарежет!
-- Чье?!
-- Наше с дочкою!
-- Так чье ж оно: ваше или дочкино?
-- Ох, голубчик, и не знаю, и не скажу!!
Ишь ты...
-- Не иначе как сглазили! И берегла ж, и приглядывала! Вы ж подумайте: семнадцатый годочек ей, вот как жито зацвело, пошел... И откуда оно взялося?! Ну никуда ж, никудашеньки со двора не ходила!
-- "Само", может, теточка, во двор пришло?
-- Это еще в Филипповки, вбежала в хату, как полоумная.
"Чего ты?" -- спрашиваю.
"Что-то мне, говорит, мама, привиделось!"
А сама белая-белая... Вот с той поры и... А оно, гляжу... а оно... Ох, не выдержу, люди добрые, не выдержу!
-- Ничего, тетечка! Бабкой будете!
-- Ох, не выдержу! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Видите, как у нас?!
А у вас разве бывает, чтоб с перепугу дети рождались?! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Да как же его не любить -- село?
За тайны за эти! За неожиданности!
Разве его постигнешь? Разве его опишешь?
Вот лежу я на горбочке под вишней! А почем вы знаете, что под тем горбком?! Может, там такая, как говорится, "курская аномалия", что копни только -- тебя самого торчком поставит... А может, нефть так ударит, что сам Керзон [4] лапками кверху хлопнется!
Или поглядите: вон овражком, ухватив теленка за хвост, чей-то белоголовый в драных холщовых штанишках стрелою мчит...
Разве вы знаете, что из этого белоголового выйдет?
Может быть, это будущий редактор "Вiстей" [5]?
А может, председатель "Плуга" [6]?
А не может разве быть так, что лет через двадцать пять -- тридцать придете вы в "Червоний шлях" [7], а он в редакторском кресле сидит и рукописей ваших не принимает... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
За возможности необъятные любите село...
От него пойдет! Все от него пойдет!
Оно еще спит! Сладко спит, и на ниве ковыряясь и за теленком во весь дух мчась!
Разбудите его. Не так уж много для этого и нужно.
Вставьте только стекла в школе, да чтоб в шкафу, где теперь мыши бегают, чтоб в том шкафу книжки завелись!
Тогда из того голопузого, что со двора выскочил, наверно, Валерьян Полищук получится.
А из того, что на колодах подпер кулаком голову и на солнце глядит, -- Павло Тычина будет.
1923 ------
[1] В чистом виде (лат.).
[2] Из стихотворения П.Тычины "На майдане возле церкви революция идет...".