Как бишь он сказал? с посвещением ли, с просвещением ли, не помню уж хорошенько.
Честь имею, говорю, поздравить.
А он красный сидит; улыбается только. То-то смеху-то было!
Хорошо. Приходят потом в бильярдную, веселы все, а уж Нехлюдов на себя не похож; глаза посоловели, губами водит, икает все и уж слова не может сказать хорошенько. Известно, ничего не видамши, его и сшибло. Подошел он к бильярду, облокотился, да и говорит:
Вам, говорит, смешно, а мне грустно. Зачем, говорит, я это сделал; и тебе, говорит, князь, и себе в жизнь свою этого не прощу.
Да как зальется, заплачет. Известно, выпил: сам не знает, что говорит. Подошел к нему князь, улыбается сам.
Полно, говорит, пустяки! Поедем домой, Анатолий.
Никуда, говорит, не поеду. Зачем я это сделал? А сам-то заливается. Нейдет от бильярда, да и шабаш.
Что значит человек молодой, непривычный.
Таким-то родом езжал он к нам часто. Приезжают раз с князем и с усатым господином, который все с князем ходил. Из чиновников или из отставных каких он был, бог его знает, только Федоткой его все господа звали, Скуластый, дурной такой, а ходил чисто и в карете езжал. За что его господа так любили, бог их ведает, Федотка, Федотка, а глядишь его и кормят, и поят, и деньги за него платят. Да уж и шельма же был! проиграет не платит; а выиграет, так небось! Уж его и ругали-то, и бил в глазах моих гость большой, и на дуэль вызывал все с князем под ручку ходит.
Ты, говорит, пропадешь без меня. Я Федот, говорит, да не тот.
Шутник такой! Ну, ладно. Приехали, говорят:
Давай алагер втроем составим.
Давай, говорит.
Стали играть по три рубля ставку. Нехлюдов с князем тары да бары.
Ты, говорит, посмотри, какая у нее ножка. Нет, говорит, что ножка! у нее коса, говорит, хороша.
Известно, на игру не смотрят; только всё промеж себя разговаривают. А Федотка свое дело помнит: знай с накатцем сыграет, а те промах али вовсе на себя. И зашиб по шести рублей с брата. С князем-то у них бог знает какие счеты были, никогда друг другу денег не платили, а Нехлюдов достал две зелененьких, подает ему.
Нет, говорит, я не хочу с тебя денег брать. Давай простую сыграем: китудубль то есть: либо вдвое, либо ничья.
Поставил я шаров. Федотка вперед взял, и стали играть. Нехлюдов-то бьет, чтоб пофорсить; другой раз на партии стоит: нет, говорит, не хочу, легко, мол, слишком; а Федотка свое дело не забывает, знай себе подбирает. Известно, игру скрыл, да как будто невзначай и выиграй партию.
Давай, говорит, еще на все.
Давай.
Опять выиграл.
С пустяков, говорит, началось. Я не хочу у тебя много выигрывать. Идет на все?
Идет.
Оно как бы ни было, пятидесяти-то рублей жалко. Уж Нехлюдов просит: «Давай на всю». Пошла да пошла, дальше да больше, двести восемьдесят рублей на него и набил. Федотка сноровку знает: простую проиграет, а угол выиграет. А князь сидит, видит, что дело всерьез пошло.
Асе , говорит, асе .
Какой! всё куш прибавляют.
Наконец тому дело вышло, за Нехлюдовым пятьсот с чем-то рублей. Федотка кий положил, говорит:
Не довольно ли? Я устал, говорит.
А сам до зари готов играть, только б денежки были политика, известно. Тому еще пуще хочется: давай да, давай.
Нет, говорит, ей-богу, устал. Пойдем, говорит, наверх; там реванш возьмешь.
А наверху у нас в карты играли господа. Сначала преферансик, а там глядишь любишь не любишь пойдет.
Вот с того самого числа так его Федотка окрутил, что начал он к нам каждый день ездить. Сыграет партию-другую, да и наверх, да и наверх.
Уж что там у них бывало, бог их знает; только что совсем другой человек стал, и с Федоткой все пошло заодно. Прежде, бывало, модный, чистенький, завитой, а нынче только
с утра еще в настоящем виде; а как наверху побывал, придет взъерошенный, сюртук в пуху, в мелу, руки грязные.
Раз этаким манером приходит оттуда с князем, бледный, губы трясутся, и спорит что-то.
Я, мол, не позволю ему говорить мне (как бишь он сказал?) что я не великатен, что ли, и что он моих карт не будет бить. Я, говорит, ему десять тысяч заплатил, так он мог бы при других-то быть осторожнее.
Ну, полно, говорит князь, стоит ли на Федотку сердиться?
Нет, говорит, я этого так не оставлю.
Перестань, говорит, как можно до того унижаться, что с Федоткой иметь историю!
Да ведь тут были посторонние.
Что ж, говорит, посторонние? Ну хочешь, я его сейчас заставлю у тебя прощения просить?
Нет, говорит.
И забормотали что-то по-французски, уж я не понял. Что ж? тот же вечер с Федоткой вместе ужинали, и опять дружба пошла.
Хорошо. Придет другой раз один.
Что, говорит, хорошо я играю?
Наше дело, известно: потрафлять каждому надо; скажешь: хорошо, а какой хорошо! стучит дуром, а расчету ничего нет. И с того самого время, как с Федоткой связался, все на деньги играть стал. Прежде не любил ни на что ни на кушанье, ни на шампанское. Бывало, князь скажет:
Давай на бутылку шампанского.
Нет, говорит, я лучше так велю принести Гей! Дай бутылку.
А нынче все на интерес стал играть. Ходит, бывало, День-деньской у нас, или с кем в бильярд играет, или наверх пойдет. Я себе и думаю: что же другим, а не мне все будет доставаться?