Ты чаво, шабала, Федьку спрашиваешь? отозвался один из ямщиков, вишь, тебя в карету ждут.
Хочу сапог попросить; свои избил, отвечал парень, вскидывая волосами и оправляя рукавицы за поясом. Аль спит? А дядя Хведор? повторил он, подходя к печи.
Чаво? послышался слабый голос, и рыжее худое лицо нагнулось с печи. Широкая, исхудалая
и побледневшая рука, покрытая волосами, натягивала армяк на острое плечо в грязной рубахе. Дай испить, брат; ты чаво?
Парень подал ковшик с водой.
Да что, Федя, сказал он, переминаясь, тебе, чай, сапог новых не надо теперь; отдай мне, ходить, чай, не будешь.
Больной, припав усталой головой к глянцевитому ковшу и макая редкие отвисшие усы в темной воде, слабо и жадно пил. Спутанная борода его была нечиста, впалые, тусклые глаза с трудом поднялись на лицо парня. Отстав от воды, он хотел поднять руку, чтобы отереть мокрые губы, но не мог и отерся о рукав армяка. Молча и тяжело дыша носом, он смотрел прямо в глаза парню, сбираясь с силами.
Може, ты кому пообещал уже, сказал парень, так даром. Главное дело, мокреть на дворе, а мне с работой ехать, я и подумал себе: дай у Федьки сапог попрошу, ему, чай, не надо. Може, тебе самому надобны, ты скажи
В груди больного что-то стало переливаться и бурчать; он перегнулся и стал давиться горловым, неразрешавшимся кашлем.
Уж где надобны, неожиданно сердито на всю избу затрещала кухарка, второй месяц с печи не слезает. Вишь, надрывается, даже у самой внутренность болит, как слышишь только. Где ему сапоги надобны? В новых сапогах хоронить не станут. А уж давно пора, прости господи согрешенье. Вишь, надрывается. Либо перевесть его, что ль, в избу в другую, или куда! Такие больницы, слышь, в городу есть; а то разве дело занял весь угол, да и шабаш. Нет тебе простору никакого. А тоже, чистоту спрашивают.
Эй, Серега! иди садись, господа ждут, крикнул в дверь почтовый староста.
Серега хотел уйти, не дождавшись ответа, но больной глазами, во время кашля, давал ему знать, что хочет ответить,
Ты сапоги возьми, Серега, сказал он, подавив кашель и отдохнув немного. Только, слышь, камень купи, как помру, хрипя, прибавил он.
Спасибо, дядя, так я возьму, а камень, ей-ей, куплю.
Вот, ребята, слышали, мог выговорить еще больной и снова перегнулся вниз и стал давиться.
Ладно, слышали, сказал один из ямщиков. Иди, Серега, садись, а то вон опять староста бежит. Барыня, вишь, ширкинская больная.
Серега живо скинул свои прорванные, несоразмерно большие сапоги и швырнул под лавку. Новые сапоги дяди Федора пришлись как раз по ногам, и Серега, поглядывая на них, вышел к карете.
Эк сапоги важные! дай помажу, сказал ямщик с помазкою в руке, в то время как Серега, влезая на козлы, подбирал вожжи. Даром отдал?
Аль завидно, отвечал Серега, приподнимаясь и повертывая около ног полы армяка. Пущай! Эх вы, любезные! крикнул он на лошадей, взмахнув кнутиком; и карета и коляска с своими седоками, чемоданами и важами, скрываясь в сером осеннем тумане, шибко покатились по мокрой дороге.
Больной ямщик остался в душной избе на печи и, не выкашлявшись, через силу перевернулся на другой бок и затих.
В избе до вечера приходили, уходили, обедали, больного было не слышно. Перед ночью кухарка влезла на Печь и через его ноги достала тулуп.
Ты на меня не серчай, Настасья, проговорил больной, скоро опростаю угол-то твой.
Ладно, ладно, что ж, ничаво, пробормотала Настасья. Да что у тебя болит-то, дядя? Ты скажи.
Нутро все изныло. Бог его знает что.
Небось и глотка болит, как кашляешь?
Везде больно. Смерть моя пришла вот что. Ох, ох, ох! простонал больной.
Ты ноги-то укрой вот так, сказала Настасья, по дороге натягивая на него армяк и слезая с печи.
«Ночью в избе слабо светил ночник. Настасья и человек десять ямщиков с громким храпом спали на полу и по лавкам. Один больной слабо кряхтел, кашлял и ворочался на печи. К утру он затих совершенно.
Чудно что-то я нынче во сне видела, говорила кухарка, в полусвете потягиваясь на другое утро. Вижу я, будто дядя Хведор с печи слез и пошел дрова рубить. Дай, говорит, Настя, я тебе подсоблю; а я ему говорю: куда уж тебе дрова рубить, а он как схватит топор да и почнет рубить, так шибко, шибко, только щепки летят. Что ж, я говорю, ты ведь болен был. Нет, говорит, я здоров, да как замахнется, на меня страх и нашел. Как я закричу, и проснулась. Уж не помер ли? Дядя Хведор! а дядя!
Федор не откликался.
И то, не помер ли? Пойти посмотреть, сказал один из проснувшихся ямщиков.
Свисшая с печи худая рука, покрытая рыжеватыми волосами, была холодна и бледна.
Пойти смотрителю сказать, кажись, помер, сказал ямщик.
Родных у Федора не было он был дальний. На другой день его похоронили на новом кладбище, за рощей, и Настасья несколько дней рассказывала всем про сон, который она видела, и про то, что она первая хватилась дяди Федора.
III
Михайлыч приехал. Я видела в окно, как он подъезжал к дому в маленьких санках, но, как только он заехал за угол, я поспешила в гостиную и хотела притвориться, что совсем не ожидала его. Но, заслышав в передней стук ног, его громкий голос и шаги Кати, я не утерпела и сама пошла ему навстречу. Он, держа Катю за руку, громко говорил и улыбался. Увидев меня, он остановился и несколько времени смотрел на меня, не кланяясь. Мне стало неловко, и я почувствовала, что покраснела.