И вообще весь этот вызывающий образ действий Павлищева казался спокойному и трезвому Марку «глупым мальчишеством влюбленного в себя Нарциса». Того и гляди, он сломит себе шею!
И Марк злился на недальновидность и дурацкую заносчивость своего патрона, которые могли помешать и его карьере, и стал серьезно подумывать о том, чтобы крах Павлищева не застал и его врасплох.
Павлищев между тем торжествовал.
Несмотря на пущенные в ход связи, несмотря на участие разных влиятельных лиц, просьба князя Бориса, благодаря представленной обстоятельной записке Павлищева, провалилась.
В тот день, когда Павлищев узнал об этом, он вернулся домой необыкновенно веселый, и, обнимая, по обыкновению, Марью Евграфовну, проговорил:
Ну, Маша поздравь меня с победой
И он рассказал ей, в чем заключалось значение победы.
Все было пущено против меня Не гнушались ничем и остались с носом!
Марья Евграфовна довольна была радости Степана Ильича, хотя и не вполне понимала, отчего он так радуется. Вся эта прелесть власти, влияния и силы, заставлявшая Павлищева волноваться и радоваться, была совсем чужда ей, и она оставалась все тою же скромною и любящею женщиной, какой и была, и несколько тяготилась тем положением, в которое так неожиданно поставила ее судьба, и признаться, сперва скучала в этих больших парадных комнатах, не зная, куда девать свое время, пока не отдалась всей душой приюту покинутых детей, бывшему под ее попечительством.
Зато и будут же ругать они меня теперь, Маша! весело говорил Павлищев, садясь за стол.
А это не повредит тебе?..
Как видишь
Не слишком ли ты надеешься на себя? осторожно спросила Марья Евграфовна.
Уж не Марк ли тебе говорил об этом, Маша?..
Да, Марк Он боится за твое положение
А, главное, за свое! рассмеялся Степан Ильич. А ты ему не верь, моя милая, и ничего не бойся
Да я разве за себя боюсь?..
Знаю, знаю, что не за себя
И Степан Ильич радостно и благодарно взглянул на свою свежую, моложавую, к лицу одетую жену.
XX
такие же выдачи и дали миллион банку, в котором орудовал Иволгин. Просто Павлищев куражится, как счастливый игрок, не понимая, что сам роет себе яму, и тешит свое самолюбие, желая подчеркнуть свою силу.
Точно ему, в самом деле, не все равно, если б племяннику княгини Оболдуй-Таракановой выдали 150,000. Не его же деньги! И будь Павлищев умнее и дальновиднее, он не только бы не писал этой «несвоевременной» записки, но, напротив, дал бы полное согласие на такие воспособления, хотя бы пришлось выкинуть и не один миллион Решительно, Павлищев оказался далеко не на высоте своего положения. У него на ней закружилась голова, и ему несдобровать!
Так нередко в последнее время размышлял Марк и несколько раз пытался в деликатной форме вразумить своего патрона, но куда! Павлищев никого не слушал. Он бросал на Марка насмешливый взгляд, точно говоривший, что его высокопревосходительство отлично понимает истинную причину предостережений своего директора канцелярии, и обрывал его, восклицая с какою то торжествующею самоуверенностью:
Ничего они не могут сделать. Я еще не то покажу этим интриганам!
И нередко прибавлял:
Кажется, Марк Евграфыч, вы умный человек и не из робких, а трусите каких-то Оболдуй-Таракановых И напрасно вы так заботитесь о моем положении Ведь вы, Марк Евграфыч, во всяком случае, и при всяком министре будете незаменимым человеком! иронически подчеркивал Павлищев.
Поневоле приходилось умолкать перед этим «упрямым Нарцисом», вообразившим себя несокрушимою силою и растерявшем тот умишко, какой у него был.
Но такое мысленное определение своего патрона мало утешало Марка. Для него не было ни малейшего сомнения в том, что он, Марк, как директор канцелярии и, так сказать, ближайший проводник взглядов и политики своего начальства, первый полетит с места, если Павлищев неожиданно почувствует здоровье свое расстроенным. Ведь новые начальники всегда на такие места берут своих людей, чтобы удобнее, было проводить новую политику и ею подчеркнуть бесполезность или неблагонамеренность старой. На других, не столь «политических» местах еще есть возможность уцелеть при министерском кризисе, а уж директор канцелярии
И Марк задумал теперь же оставить эту должность и перейти на другую, не столь опасную.
Но раньше, чем сделать решительные шаги в этом направлении, осторожный Марк хотел проверить свои опасения на счет положения Павлищева и с этою целью отправился в одно утро к его предместнику, тому самому «умному и ловкому» старику, при котором он долгое время был чиновником особых поручений и неизменно пользовался его благосклонностью. Марк изредка навещал его и терпеливо просиживал полчаса, выслушивая саркастические замечания прежнего министра на счет бывшего своего любимца. Теперь прежний министр питал далеко не дружелюбные чувства к Павлищеву, и меланхолически-ядовитые рассуждения о людской неблагодарности и «змеях, отогретых на груди» были любимой его темой.
Марк являлся приятным исключением, и старик с ласковою приветливостью пожал руку молодому человеку, который не забывал оказывать почтение бывшему своему начальнику, сразу всеми забытому с тех пор, как оставил свой пост. Даже и Павлищев, обязанный ему своей блестящей карьерой, и тот все реже и реже заглядывал к нему и в последнее время встречался только на заседаниях совета. Но еще более раздражали старика, возбуждая в нем чувство злобы и зависти к бывшему своему птенцу, слава, популярность и сила Павлищева и все эти реформы, словно бы подчеркивавшие, что при старике все делалось не так, как следовало. Не было для него секретом и то, что Степан Ильич отзывался о нем с снисходительным пренебрежением, как о старике, пережившем свою славу, и даже пытался набросить тень на его бескорыстие.