И везде он поспевал, везде говорил, везде, где можно, «получал» или деньги, или чины, умел ладить с влиятельными лицами и действовать на людей самыми разнообразными способами своего бесконечного репертуара: на кого лаской, на кого необыкновенным добродушием, на кого обещаниями местечка или чем-нибудь подобным. И его друзья и поклонники крепко держались за популярного человека, славословя его по стогнам столицы.
Но Боже сохрани было возбудить чем-нибудь ненависть Аркадия Николаевича. Боже сохрани было усомниться в его непогрешимости, в его талантах и осмелиться противоречив ему. Тогда деспотический по натуре Иволгин не успокаивался, пока не стирал в пыль врага своего, и для этой цели не брезговал никакими средствами.
Репутация его была давно установившаяся. Одни считали его замечательно умным и честным общественных деятелем, другие порядочной канальей.
Но обыкновению, истина была в середине.
По временам он круто поворачивался, подходил к письменному столу и брал скомканный номер газеты, прочитывал какую-то заметку и, швырнув газету, отходил прочь и со злобой шептал, невольно сжимая кулаки:
Мерзавцы!.. Негодяи!..
И снова ходил, опустив голову и порой вздрагивая, точно от какой-то острой боли.
Газетная заметка, возбуждавшая такую злобу в Аркадии Николаевиче, когда-то яром поборнике гласности, была следующего содержания:
«В городе ходят тревожные слухи об одном известном своими большими оборотами банке. Говорят и мы имеем в руках кое-какие факты будто там не хватает значительных сумм, и эта потеря или растрата тщательно скрывается при помощи дутых отчетов, утверждаемых, благодаря подставным акционерам, образующим большинство, и близким к правлению членам ревизионной комиссии. Если слухи эти, к сожалению, окажутся справедливыми, то что сказать о преступной халатности правления, во главе которого стоит и всем в банке ворочает лицо, хорошо известное в мире дельцов и пользующееся уже давно и, казалось, заслуженно
репутацией блестящего администратора. Еще не далее, как на-днях председатель правления с обычным своим красноречием, каким он блещет и в думе, говорил на общем собрании о блестящем положении дел банка и вызвал горячие благодарности. Что все это значит? Не пора ли вмешательству прокурора?»
О, с каким наслаждением Аркадий Николаевич перервал бы в эту минуту горло репортеру, который сообщил все эти сведения в газету, довольный, что мог дать эти сенсационные сведения и по праву гордиться званием хорошего репортера. С каким удовольствием Аркадий Николаевич дал бы этому бедняку, зарабатывающему свой горький хлеб, пятьсот, тысячу рублей, чтоб только он не печатал этой заметки! И репортер, конечно, отлично знал, что был бы желанным гостем у Аркадия Николаевича и вышел бы от него с туго набитым бумажником, но он и не подумал об этом, а предпочел честно заработать своей заметкой несколько рублей и первым дать своей газете известие, добытое и проверенное им, благодаря нескромности одного служащего в банке, с которым репортер был знаком.
Действительно, в этой небольшой заметке если не все, то кое-что и даже многое было правдой, и потому она и злила так Аркадия Николаевича. Завтра все газеты, разумеется, перепечатают известие, и пойдут по городу слухи, принимая необычайные размеры и преувеличивая действительное положение банка. И, что еще ужаснее, имя Аркадия Николаевича, безукоризненное до сих пор, станут трепать в газетах, не разобравши, в чем дело, и не понимая, виноват ли он действительно, или нет. Ошибку сочтут за преднамеренность, за злоупотребление О, подлец!.. И кто мог сообщить банковскую тайну!
А потери в банке, в самом деле, были значительные, благодаря нескольким крайне рискованным спекуляциям, и банк, что называется, «трещал». Но про это знали только посвященные авгуры и старались энергичными мерами поправить дела и избегнуть краха и суда, на котором могло открыться кое-что, не особенно приглядное: и дутые отчеты, и родственный состав правления, и крупные награды самим себе, и странные выдачи сумм разным, совсем не коммерческим лицам по векселям, из года в год переписываемым Аркадий Николаевич не терял надежды, рассчитывал и на свои связи, и на уменье очаровывать своими речами, и на некоторые имена заемщиков банка
Еще вчера, когда в правлении решено было обратиться за ссудой к правительству, Иволгин долго беседовал с Павлищевым и объяснял, как неблагоприятно отразится на торговле, если банк принужден будет ликвидировать дела и объявить себя несостоятельным, не говоря уже о скандале судебного разбирательства, на котором могут фигурировать многие почтенные имена.
И Иволгин назвал два-три звучных имени лиц, состоявших дебиторами банка.
Павлищев обещал помочь своим влиянием и послал Аркадия Николаевича к Борщову переговорить о подробностях, выработать вместе с ним проект соглашения и тогда уже подать докладную записку.
II
Марк принял Иволгина с деловой, несколько холодной сдержанностью, и когда Аркадий Николаевич объяснил, что его к нему прислал Навлищев, Марк предложил Иволгину объяснить в чем дело.
Надо сказать правду, Аркадий Николаевич «объяснял» дело этому молодому, серьезному и внимательно слушавшему чиновнику, не спускавшему своих черных пронизывающих и, казалось, слегка насмешливых глаз с лица оратора, далеко не с тем убедительным красноречием и не с тем