Подобные мысли не раз приходили Марку на помощь, когда в минуты раздумья внутренний голос шептал ему совсем другие слова, но он всегда выходил победителем.
Однако, когда этот бесшабашный молодой герой вышел из университета, ему еще целый год пришлось пробиваться уроками. И только благодаря богатому железнодорожнику Трифонову, у которого Марк давал уроки, он получил казенное место. Места на частной службе Марк не хотел. Его честолюбивые мечты направлялись в другую сторону.
И Марк в скором времени обратил на себя внимание своего начальника отделения, и тот эксплуатировал его самым бессовестным образом.
Но Марк не протестовал и работал, как вол, за свои восемьсот рублей, выжидая «случая».
Предстоявшее свидание с Павлищевым являлось для Марка таким «случаем», и он надеялся воспользоваться им с блестящим успехом.
VII
Павлищев прочитал адрес, спрятал бумажку в жилетный карман, слегка поморщившись, и, взяв газеты и письма, направился в уголок кабинета, к небольшому столу, вокруг которого стояло несколько кресел, и усевшись, принялся за письма и газеты. В этом уголке он обыкновенно пил кофе и принимал приятелей и знакомых, желавших повидать Степана Ильича до службы.
В ту же минуту его камердинер, Викентий, молодой и представительный литвин, живший у Павлищева уже пятый год и в точности изучивший барина и его привычки, неслышно ступая по ковру, подал кофе, сливки и горячие тосты и, поставив поднос, проговорил:
Изволили видеть справку?
Видел. Спасибо.
«Верно, новая краля!» подумал камердинер, хорошо знавший авантюры своего барина и любовь его к хорошеньким женщинам, и так же бесшумно вышел.
Пробежав письма, Павлищев принялся за кофе и стал просматривать газеты, начав, по обыкновению, с той, самой решительной и quasi-патриотической, у издателя которой он бывал на собраниях вместе с другими лицами, и где трактовались в известном духе всевозможные вопросы, касавшиеся общественных нужд России. Павлищев, конечно, очень хорошо понимал этого господина, разыгрывавшего роль влиятельного журналиста, ценил по достоинству и его богатое, разнообразное прошлое и нынешние добродетели, и все-таки считал необходимым бывать у него. Еще бы! У него бывают, к нему ездят и его нелепости и глупости слушают и не такие лица! И Павлищев, как умный человек, смеявшийся в глубине души и над проповедью обскурантизма и презиравший самого проповедника, добродетели которого ему казались более чем сомнительными и патриотизм взмыленным, тем не менее искал в нем поддержки и был бы огорчен, если б журналист назвал Павлищева в своей еженедельной газете недостаточно «истинно русским» и благонамеренным. Он отлично знал, как неудобно прослыть, хотя бы и без достаточных к тому оснований, «либералом». Все, что угодно, но только не это!
Павлищев, хорошо усвоивший себе эту мораль, проповедуемую газетою своего знакомого, не раз, однако, презрительно усмехался при ее чтении. Господи! Какими вздутыми казались все эти громы! Какими пошлыми и шаблонными все эти ламентации! Как быстро редактор разжаловывал из «гениев» в «узкие умы» людей,
оставляющих, по воле Провидения, власть. Какими наглыми были все эти восхваления энергии и силы разных лиц, не стеснявшихся нарушать закон!..
Приход Викентия заставил Павлищева поднять глаза.
Одна дама очень желает видеть ваше превосходительство! проговорил своим негромким, мягким и вкрадчивым голосом Викентий.
Кто такая? недовольно спросил Павлищев.
Вот-с ихняя карточка, продолжал, нисколько не смущаясь, камердинер, подавая на маленьком серебряном подносе визитную карточку.
Павлищев взглянул на карточку, и недовольное выражение вмиг исчезло с его красивого лица.
«Не бойсь, обрадовался!» подумал Викентий, получивший от дамы три рубля и заранее уверенный, что визит ее будет приятен барину.
Просите! проговорил весело Павлищев, невольно оживляясь, поглаживая русую, подстриженную бородку своей белой, выхоленной рукой, с крупной бирюзой на мизинце, и щуря свои серые лучистые глаза. Да, к двенадцати часам, чтобы лошадь была готова! прибавил Павлищев, вспоминая в то же время о предстоявшем неприятном визите к Марье Евграфовне.
Слушаю-с, ответил Викентий и ушел приглашать даму, которая ждала в гостиной.
Через минуту в кабинет вошла Анна Аполлоновна Рогальская, та самая пикантная блондинка с пенсне на носу, которая вчера в департаменте так настойчиво просила о назначении пенсии для своей мифической сестры.
Свежая, сверкавшая белизной лица, с искусно подведенными карими глазами, в изящном черном платье, обливавшем красивые формы ее роскошного стана, с крошечной шляпкой на маленькой голове, с вьющимися у лба кудерьками белокурых волос, небольшого роста, грациозная и хорошенькая, она с самым скромным видом просительницы сделала несколько шагов к поднявшемуся к ней на встречу Павлищеву.
Простите, ваше превосходительство. заговорила она своим мягким, грудным контральто, я опять к вам Мы женщины упрямы, когда дело касается наших близких! прибавила маленькая женщина, бросая на Павлищева тот детски-наивный, улыбающийся и беспомощный взгляд слабого ребенка, полный в то же время чарующей улыбки женщины, сознающей свою обворожительность, который госпожа Рогальская иногда не без успеха пускала в ход при начале своих деловых сношений с административными лицами.