Ха-ха-ха! веселился Галтимор, переводя вопросительно-веселые глаза с одной собеседницы на другую.
Ужас! воскликнула Паллада Вендимиановна, оттолкнула чашку, расплескав чай, откинулась на спинку стула и закрыла глаза.
Все переглянулись.
Паллада Вендимиановна недавно приехала из России, смущенно объяснила хозяйка. И вот все не может привыкнуть к нашей жизни.
И никогда не привыкну! истерически крикнула Паллада. Н-не могу! Задыхаюсь! Разве это люди? Это ламэ! Ламэ! Где чудеса любви? Чудеса самоотвержения? Восторг муки?
Галтимор оглядывал всех, точно спрашивал пора ли смеяться.
Я уже семь месяцев здесь! задыхаясь и дрожа лицом, кричала Паллада. И я изнемогаю! Варенье ламэ! Ха-ха! Ламэ! Люди что-то шьют, работают, получают деньги, едят, спят сколько полагается. Покупают все, что им нужно Учатся спокойно Купит книжку и учится. Ха-ха! Где восторг? Где подвиг? Где чудо?
Позвольте, вступила ядовитая старушонка. При чем здесь чудеса? Чудеса в религии, а не в том, что я полфунта сахару куплю.
Да, у вас да. У вас так, совсем бешено отвечала Паллада. А у нас чудо на каждом шагу. Петр Никанорыч шел по улице и видел везут Алавердова и Матохина. Везут арестованных на расстрел. И все, конечно, отворачиваются и делают вид, что не узнают. А Петр Никанорыч поднял руку, перекрестил их, снял шапку и поклонился до земли. Малый подвиг, скажете вы. Нет, великий. Его расстрелять за это могли. За этот поклон, за этот крест он жизнью своей платил. Да, да Видела я: девочка, маленькая девочка, худая, синяя, несет в черепочке немножко патоки это ей выдали на паек. Идет осторожно и все на патоку смотрит, как бы не пролить. И вот подходит к ней старушка и говорит: «Девочка, мы с тобой старые да малые, слатенькое любим». Так и сказала: «слатенькое». А девочка говорит: «Что же, бабушка, лизни пальчиком, я для тебя не пожалею». И старушка обмакнула палец и пососала. Конечно, это малое чудо любви. Но я видела голубой свет над ними, над их головами Голубое излучение
Лицо у Паллады побледнело еще больше, судорога оттягивала углы рта.
Есть у Мицкевича в «Дядах» Души умерших детей просят, чтобы дали им горчичное зернышко, потому что не вкусили они при жизни горечи и не могут попасть в рай Наши дети горчичными зернами вскормлены, а единственный свой черепочек грязной патоки другим отдадут. Да. Церкви закрыты, религии нет. Но звон колоколов невидимо гудит под землей, и сам Христос приходит приобщить умирающих.
Ха-ха-ха! свежо и бодро заржал Галтимор так неожиданно, что все вздрогнули. Вот так большевики! Какой камуфлет! Уничтожили религию и основали фабрику святых! Ха-ха! В ударном порядке, безо всякой пятилетки, лучший завод в государстве, в планетарном масштабе и работает по двадцать четыре часа в сутки? Ха-ха!
Галтимор
веселился.
Нет, действительно, ну на что им церкви? Святым-то?
Паллада, ухватившись за сиденье своего стула, повернулась всем телом прочь от Галтимора.
Жалею, что говорила перед вами перед таким срывающимся голосом сказала она.
Все смущенно молчали.
А мне гадалка нагадала, что я скоро поплыву на родину, сказала Наташа.
Значит, тоже в святые? не желая сдаваться, вставил Галтимор, но уже не так браво, как раньше. Такая хорошенькая святая воображаю, какие толпы будут сбегаться к вам на поклонение!
Ехидная старушонка покосилась на него неодобрительно.
И все это пустяки, сказала она. У нас тоже делают добрые дела. Сколько угодно. Всякие комитеты и все что угодно. Моей сестре Розенталь пожертвовал швейную машинку. И вовсе он не святой, а просто добрый человек и богатый. И никто не плачет и не умиляется.
Хозяйка почувствовала, что надо и ей как-нибудь вступить в разговор.
По правде говоря, сказала она, у нас действительно большая распущенность. Конечно, я не возражаю, комитеты Но любви к другу и жалости этого я не наблюдала.
Да чего же жалеть-то? вступил Галтимор. Наряжаемся, пляшем, ходим по ресторанам. Вот позвал меня вчера князь Чамкидзе, товарищ по полку, в их кабак. Он метрдотелем. Битком набито, и все почти русские. А ведь цены умопомрачительные. Видел там нашу неувядаемую Любашу Вирх с какими-то юнцами, дансерами. Тоже профессия эти дансеры. Существа, грациозно изгибающиеся, между альфонсизмом и уголовщиной.
Она была с французами? задохнувшись, спросила Наташа, сама не отдавая себе отчета, почему спрашивает и почему волнуется.
Нет, с нашими, отечественного производства фруктами.
Ну, я ухожу, неожиданно поднялась Паллада и, ни с кем не прощаясь, пошла в переднюю.
Кликуша! мотнув ей вслед головой, шепнула хозяйка.
Наташа поднялась тоже. Ей почему-то стало тоскливо и беспокойно.
И вы? всполохнулся Галтимор и, внимательно посмотрев на Наташины ноги, предложил ее проводить.
Вам нельзя идти одной, еще кто-нибудь пристанет.
И все это ерунда, вдруг заявила ядовитая старушка. Ведите себя прилично, так никто к вам и не пристанет. Я постоянно одна хожу. По сторонам не смотрю, иду, и никто никогда ничего себе не позволил.
Галтимор обвел всех недоуменно-радостным взглядом.