Твари были, как сраная египетская саранча жрали всё живое, даже падаль, любую органику. Днём спали в песке, в норах, прячась от жгучего солнца. А на закате, когда воздух становился холодным выстреливали вверх, как кузнечики, и сыпались на баржу.
Чёрт их знает, как они чуяли керосин сквозь герметично закрытые бочки. Флаэрти всегда был осторожен, подсасывая его через шланг, чтобы разлить по канистрам. Может, они чуяли самого Флаэрти. Они покрывали баржу плотным слоем, царапаясь внутрь, разгрызая его сокровище, как сладкую карамельку. Исчезали на рассвете, ныряя в песок, оставляя на ржавой обшивке глубокие царапины и проплешины голого металла.
Он продержится здесь, если повезёт, где-то полгода. А потом придётся всё бросить, бросить свою сказочную находку, эту детку, которая кормила, поила и укрывала его почти целый год и двигаться дальше.
Канистры в пикапе гремели друг о друга, сталкиваясь боками. По сухому дну бывшего моря ветер гнал мятые пластиковые бутылки и обрывки целлофана, сдувая его с вершины портовой свалки. Они крутились, подпрыгивали, шелестели, как праздничные флажки. Настроение у Флаэрти было совсем не праздничным: день не задался. Кроме консервов, свинцовых обрезков для дроби, пачки самодельных сигарет и связки вяленых ног саранчи он ничего не выменял. Солнце клонилось к закату. Паршивый день подходящий день для того, чтобы достать заныканную бутылку самопального бренди и выпить стаканчик, пока твари будут, грохоча, грызть его ржавую железную малютку.
Паршивый день стал ещё паршивее, когда из-под капота пикапа с левой стороны повалил густой белый дым. Флаэрти торопливо заглушил мотор, выскочил из кабины. Обжёгшись о крышку капота, дёрнул его вверх. Дым с едким запахом повалил ещё гуще. Флаэрти разогнал его, прикрыв нос локтем, заметил влажные пятна на бачке охладителя и съехавшую крышку. Заглянул внутрь.
Твою млядскую срань!.. он врезал кулаком по решётке бампера, добавил по ней же коленом. Швырнул бесполезную крышку в песок.
В бачке охладителя лениво пузырилась розовая, сладко пахнущая масса кладка личинок железных мух. Эта мерзость пухла на антикоррозийных средствах, как дерьмо на дрожжах. Машину теперь можно было только бросить: вылупившись, личинки начнут жрать металл, превращая пикап в труху. Тащить такое к барже попрощаться с ней не через полгода, а куда раньше.
Канистры пришлось бросить. Флаэрти взял только еду и сигареты. До баржи оставалось ещё километров десять, а до заката полтора часа. Он увязал груз в мешок из срезанного с сиденья чехла, привязал на спину, повесил на плечо дробовик и побежал. Ровно, не торопясь, экономя дыхание и поглядывая на солнце. Должен успеть.
Пустыня обжигала глаза. Пески тянулись до горизонта и дальше, на сотни километров, устилая дно отступившего океана. Ветер гнал пыль по барханам, закручивался песчаными смерчиками. Жизни здесь не было. Ни змей, ни ящериц, ни пауков никого. Саранча сожрала здесь всё, остался только мёртвый горячий песок, который лез в волосы и скрипел на зубах. Флаэрти сплёвывал его на ходу, кривясь от раздражения.
Тень бежала впереди него, чёткая и длинная. Солнце жарило ему затылок, пот щекотными струйками заливался за воротник рубахи. Ещё немного. Он уже видел впереди торчащую из песков рубку своей баржи. Ещё немного, ещё четверть часа и он будет в безопасности за стальными переборками. Он бежал, не обращая внимания на усталость. Груз оттягивал плечи, хотелось сбросить его и рвануть к укрытию, но он не давал себе сбиться с ритма.
Солнце коснулось дюн за его спиной, и пески запели. Как сраный филармонический оркестр из дерьмовых скрипачей, они скрежетали и посвистывали, сначала едва уловимо, потом всё громче и громче, как будто кто-то выкручивал громкость на усилителе. Флаэрти прибавил ходу. Он уже различал железную
дверь рубки, казалось, он видел на ней каждую заклёпку и каждую чешуйку присохшей краски. Ещё немного. Песок начал дрожать. Словно в такт с его бегом, будто Флаэрти был гигантом потрясателем земли, и земля вздрагивала от каждого удара пяткой. Он не оглядывался на солнце, чтобы не потерять ни одной драгоценной секунды. Дверь была уже совсем близко. Совсем. Близко.
Он ударился в неё, тяжело дыша, в тот момент, когда пески замолкли. Схватился за раскалённую солнцем ручку, дёрнул на себя. Дверь не поддалась.
Млядская срань!.. он задёргал сильнее, не понимая, что могло с ней случиться, молясь про себя, чтобы её не заклинило и он не сдох тут перед ней, на пороге спасения, из-за того, что в петли намело песка.
Кто?.. спросил глухой голос из-за двери.
Открывай млядь, мудила!.. Флаэрти забарабанил в дверь, не тратя времени на риторические вопросы, кто бы мог спрашивать его из-за двери его собственной баржи.
Я вооружён, предупредил голос.
Похеру мне хоть ты динамитом обвешан, открывай, млядь!.. заорал Флаэрти.
С треском развернув длиннющие прозрачные крылья, из-под песка взмыла первая тварь. За ней, как кузнечики, поскакали десятки, сотни других. Воздух наполнился гулом. Собираясь в громадный рой, твари толклись над местом своего гнездования, треск становился всё громче.