Я тебя не знаю, сказала она.
Он снова кивнул.
Да я тебя сроду не видела! рассердилась она.
Добрый вам вечер, мамаша Карк, говорит он тогда и протягивает ей свою табакерку.
Она отступила от него подальше, сама уже бледная, и говорит ему строго:
Я с тобой разговоры разговаривать не стану, кто б ты ни был.
Знакома ли вам Лора-Колокольчик?
Это ее прозвище, звать-то девицу Лора Лью, ответила старуха, глядя куда-то перед собой.
Для некрещеной, мамаша, что одно имя, что другое.
Ты почем знаешь? буркнула она угрюмо: в тамошних краях существует поверье, будто фэйри обладают властью над теми, кто не прошел обряд крещения.
Незнакомец поглядел на нее с недоброй улыбкой.
Она пришлась по сердцу молодому лорду, сказал он. И этот лорд я. Завтра вечером, в восемь, пусть девица придет в твой дом, а ты проткни свечу булавками крест-накрест, сама знаешь как, чтобы к десяти часам туда же явился ее милый, и пусть свершится судьба. На вот, возьми себе за труды.
Он протянул к ней руку, и между большим и указательным пальцами заманчиво сверкнула гинея.
Никаких делов с тобой иметь не желаю! Я до сей поры в глаза тебя не видела. Иди давай своей дорогой! Я твоего золота не заработала и ничего от тебя не возьму. Иди, иди, а не то найду на тебя управу!
Старуха, пока держала свою речь, вся сгорбилась и тряслась с головы до ног.
Он, видно, не на шутку разгневался. Хмуро отвернулся и медленно зашагал обратно в лес и с каждым шагом становился все выше и выше и в лес вступил уже ростом с дерево.
Так я и знала, что добром это не кончится, проворчала она себе под нос. Фермер Лью должен спешить, надо сделать дело нонешним же воскресеньем. Вот ведь старый дурень!
Фермер Лью принадлежал к секте, которая упорствовала в заблуждении, будто обряд крещения должно производить не раньше, чем кандидат достигнет совершеннолетия. А вышеупомянутая девица успела созреть не только что для крещения, даже по этой лжетеории, но и для замужества.
История ее появления на свет печальна и романтична. Семнадцатью годами раньше одна леди попросилась на постой к фермеру Лью и заплатила ему за две комнаты в доме. Она сказала, что через неделю-другую за ней приедет муж, которого дела задержали в Ливерпуле.
Через десять дней она родила бабка Карк была при сем в своей тогдашней роли femme sage;и тем же вечером молодая мать отдала Богу душу, бедняжка. Никакой муж так и не объявился, и кольца обручального, по слухам, у той леди на пальце не было. В столе у нее оказалось денег около пятидесяти фунтов, и фермер Лью, добрая душа, сам схоронивший двоих детей, отнес их в банк, чтобы сберечь для малютки, а дитя решил оставить у себя, покуда его не востребует законный владелец.
У матери в вещах нашли с полдюжины любовных писем за подписью «Фрэнсис», из них-то и выяснилось имя покойницы Лора. Недолго думая, фермер Лью и малютку назвал тоже Лорой; а прозвище Колокольчик появилось из-за маленького серебряного колокольчика со стершейся позолотой, который был обнаружен среди грошовых сокровищ несчастной матери после ее кончины и который ленточкой повязали девчушке на шею.
Так она и росла как фермерская дочка в этом северном крае, пригожая да веселая. Чем дальше,
тем больше нужен был бы за ней пригляд, а фермер старел и уже не мог как следует смотреть за ней; так что она была, можно сказать, сама себе хозяйка и поступать привыкла, как ей нравится.
Ведунья Карк, по странной и ни для кого не объяснимой прихоти, прикипела сердцем к девчонке, которая частенько к ней бегала и за мелкую мзду вызнавала у нее тайные приметы своей судьбы.
В тот день старуха Карк добралась до дому слишком поздно, чтобы ждать к себе в гости Лору-Колокольчик.
Назавтра часов около трех дня, когда мамаша Карк, нацепив на нос очки, сидела с вязанием на каменной скамье у порога своего дома, она вдруг увидела, как ее любимица легко взобралась на приступку-перелаз через ограду и, уперев в серебристый ствол березы тонкую девичью руку, крикнула:
Хозяюшка! Мамаша Карк! Ты там одна у себя?
Одна, Лора, одна, дочка, иди, пошепчемся, если хочешь, отвечала ей старуха, поднимаясь со скамьи; потом со значением кивнула и поманила ее к себе длинными заскорузлыми пальцами.
Девица и впрямь была пригожа немудрено и «лорду» в такую влюбиться! Вы только представьте: густые волнистые каштановые волосы, разделенные прямым пробором, спускаются на лоб почти до бровей, так что нежный овал ее лица в их обрамлении проступает еще четче. А какой аккуратный носик! Какие пунцовые губки! Какие глаза крупные, темные, с пушистыми ресницами!..
Лицо ее словно подцвечено чистыми тонами портретов Мурильо, и теми же красками, только гуще, окрашены ее запястья и кисти рук прелестные цыганские оттенки, которыми солнце так щедро золотит молодую кожу.