И вот 11 января в правительственном сообщении от Министерства народного просвещения говорится об отдаче в солдаты 183 студентов Киевского университета. За учинение скопом беспорядков. Правительство применило невиданную карательную меру, поспешило оправдаться в глазах общественного мнения, выступив с целым обвинительным актом против «студенческих злодейств».
В феврале 1901 года студент Карпович убил министра народного
просвещения Боголепова. Вместо Боголепова министром народного просвещения назначается бывший военный министр генерал Ванновский, провозгласивший от имени правительства «новый курс» в области университетской политики. И расчет правительства оправдался. Необыкновенная ласковость тона в речах государственных деятелей, появившаяся в результате этого «курса», пышные обещания самого Ванновского на время увлекли известную часть студенчества, поверившую этим обещаниям. Но они так и остались обещаниями. И в результате не прошло и нескольких месяцев после объявленного «нового курса», как к концу 1901 года наблюдается, по словам Ленина, «новый взрыв студенческого протеста». 20 сентября в «Искре» В. И. Ленин, внимательно следивший за студенческим движением, отмечает, что «демонстрации возобновляются по самым различным поводам и в Нижнем, и в Москве, и в Харькове. Возбуждение повсюду растет... В Нижнем небольшая, но удачно сошедшая демонстрация 7 ноября была вызвана проводами Максима Горького. Европейски знаменитого писателя, все оружие которого состояло, как справедливо выразился оратор нижегородской демонстрации в свободном слове, самодержавное правительство высылает без суда и следствия из его родного города...
В Харькове демонстрация, вызванная студенческими делами, перешла уже в настоящую уличную свалку, в которой приняли участие и не одни студенты. Опыт прошлого года не прошел для студентов даром. Они увидели, что только поддержка народа и главным образом поддержка рабочих может обеспечить им успех, а для приобретения такой поддержки они должны выступать на борьбу не за академическую (студенческую) только свободу, а за свободу всего народа, за политическую свободу»...
В ответ на эту расправу зимой 1901/02 г. была объявлена всеобщая студенческая стачка, в которой приняло участие около тридцати тысяч студентов.
Алексей Толстой уехал в Самару раньше объявленной забастовки и слышал только отзвуки ее. В Петербурге же нельзя было оставаться в стороне от студенческих волнений. Первое время драматизм и накал страстей захватил и его деятельную натуру.
В институте занятия начались только 12 января. Но на лекции ходило мало студентов. Там не поговоришь, не обменяешься своими впечатлениями. Другое дело чертежные, рекреационный зал, коридоры. Студентов там было полно. Сходок не было, но возбуждение нарастало. Бесполезны были увещевания пойти на лекции. Назревала забастовка. Увидев, что уговоры не помогают, начальство временно закрыло институт. В конце января начались обыски и аресты.
«Время теперь паршивое, неопределенное, писал Алексей в Самару, в институт я не хожу: боюсь что у меня будут делать обыск, т. к. на В. О. почти везде обыски, но особенного у меня ничего нет, только неприятно».
Алексей Толстой часто задумывался о происходящих волнениях, вспоминал свою войну с инспекторами в реальном училище, сравнивал прошлое с настоящим, находил что-то общее в своих тогдашних действиях с тем, что он наблюдал сейчас. Тогда он все время чувствовал серьезную поддержку матери и отца, а сейчас он сам должен решать за двоих: необдуманных решений, скоропалительных поступков он не может себе позволить. В голове кавардак и усталость. К тому же матушка озадачила своим предложением сократить расходы до пятидесяти рублей. Ну почему? Понятно, предстоящая свадьба, семейная жизнь вскоре потребуют дополнительных и значительных расходов. И он мог бы сократить сиюминутные расходы. Это не трудно сделать, он вошел в норму. Но какие из этого последствия? Во-первых, думал Алексей, большинство удовольствий, как-то: театры, концерты, будут отчасти закрыты, ибо ходит он туда не один, а с Юлей, а это, каждому понятно, обходится дороже, чем одному. Потом, придется сидеть очень часто голодному, особенно к концу месяца, а в-третьих, ему придется очень редко видеться с Юлей, так как это удовольствие обходится минимум в тридцать шесть копеек, ведь она живет бог знает где. Теперь спрашивается: ради чего он будет лишать себя удовольствий в то время, когда они особенно интересны? Ради того, чтобы сшить себе лишнюю тужурку да ну ее к черту. Нет, в этом году ему бы хотелось получать полностью все проценты с завещанного графом Толстым капитала. Ста рублей-то постоянно не хватает. Вчера, например, пришел Комиссаров, стали подсчитывать свои капиталы, и оказалось, что у них у обоих в настоящем и будущем семьдесять копеек. Думали, думали, какой гешефт им сделать, и решили тиснуть в петербургскую газету статейку Алексея. Если ее напечатают, то он, конечно, первым делом пошлет ее родителям, пусть знают, что их сын дурака не валяет в Петербурге.
И