Эти стихи, конечно, нельзя принимать всерьез, но они интересны как первые попытки молодого Толстого обратиться к серьезным темам, которые волновали его. «Песнь женщины»... «Песнь мужчины»... «Песнь девушки»... «Песнь женщины и девушки» вот названия его ученических стихов, в которых так или иначе отразились его мысли о положении женщины в современном ему обществе, его увлечения, страсти, желания.
Однажды Алексей пришел к своему товарищу. Ему не терпелось рассказать о том, что переполняло его душу. А его приятелю, тоже «реалисту», было не до этого.
Так-с, Володька! Вот какие времена пришли, ведь ругаю себя, а не выдерживаю характера.
Володька с досады закурил папироску, свет спички осветил всю комнату. Комната была маленькая, с одним окном; недалеко от кровати, на которой лежал Володька, стояла этажерка, рядом с ней стол, заваленный книгами. По всему было ясно, что хозяин этой комнаты только что занимался и прилег отдохнуть. Но Алексей, переполненный своими переживаниями, ни на что не обращал внимания. Он был поглощен своими чувствами.
Ну вот, разбил мои мысли, теперь разве я расскажу, заговорил он, как только спичка погасла.
Да уж известно, «апостол», тебе только барышням и проповедовать, а как только всерьез дело пойдет, так сейчас в кусты.
Да пошел ты к черту, нет, слушай, ты ведь знаешь Зину, ну вот я тебе и расскажу мою историю с ней, наконец он приступил к делу, которое так мучило его.
Говори, пожалуй. Я полежу, а ты рассказывай. И ты ложись.
Алексей улегся рядом с Володей, положил руки под голову. Рассказывал он почему-то полушепотом, опершись на локоть и жестикулируя свободной рукой.
Ты ведь знаешь, как я в прошлом году увлекался барышнями, как бегал за каждой юбкой, вздыхал, страдал, писал сентиментальные стихотворения, одним словом, делал прорву глупостей. То же самое началось и в этом году. Но потом, начиная с того времени,
как у нас образовался кружок, как я подпал под влияние Мани, я совсем изменился, понимаешь, перестал смотреть на барышню как на предмет увлечения, как на существо не от мира сего, а начал обращаться с ней как с товарищем, равным себе, перестал ухаживать, влюбляться и научился любить. Ты понимаешь меня, Володька?
В ответ ему раздалось что-то неопределенное.
Понимаешь, что ли? подозрительно переспросил Алексей. Но тут же успокоился, услышав твердое «да-а».
Нет, ты должен понять, что я теперь люблю барышню как сестру, как товарища, люблю душу, а не наружную оболочку.
Ну уж это ты малость перехватил, Алешка.
Ну да, я, конечно, полюблю скорее более красивую барышню, но не за одну красоту, но и за душу.
Так, продолжай, проворчал Володька.
Ну это я отклонился от своего рассказа. Вот с таким-то взглядом на женщин я и познакомился с Зиной. Не знаю чем, но только я обратил на себя ее внимание, но ухаживать за ней не стал, с Зиной обращался так же, как и со всеми, то есть просто, пока...
Пока ты не втюрился.
Да нет же, погоди не перебивай, влюбляться я и не думал, а напротив, старался в себе заглушить какие бы то ни было чувства.
Знаешь что, Алешка, сказал вдруг недовольный Владимир, ей-богу, противно слушать, ты так и сыплешь то «чувство», то «любовь», то «увлечение», ведь дурь возьмет.
Ну иначе я не умею, не хочешь слушать, буду молчать.
Ну вот и обиделся, видно, что дурень, ну продолжай, пожалуйста.
Я опять потерял нить рассказа.
Глупости, никакой ниточки и веревочки тебе не нужно, рассказывай, а то засну.
Одним словом, она меня полюбила. Мы выпили с ней на брудершафт, и я с тех пор стал все более и более к ней привязываться, а дружба-то уже съехала на любовь. Ах, Володька, ты вообразить себе не можешь, какое чудное состояние человека, когда...
Когда он спит...
Когда он знает, что его любят, такое, знаешь, спокойствие, такое полное осмысление своих поступков, а когда тебе бывает неприютно, лишь стоит вспомнить, что тебя любят, любят серьезно, и все неприятное сглаживается, и потом даже удивляешься, почему так было неприятно, когда все шло хорошо. А когда сидишь с ней вдвоем и взглянешь в ее глаза, темные, глубокие, любящие глаза, то как отрадно, как легко станет, чувствуешь себя способным...
Покойной ночи, Леня, сказал Володя злым голосом, я ведь в четыре часа лег, спать хочу.
Он повернулся лицом к стене, положил обе руки под голову и захрапел.
Этот эпизод из своей собственной жизни Алексей Толстой записал в ученическую тетрадь под названием «Мотылек только с другой стороны».
Алексей много размышляет в это время. Вопросы эстетики, религии, философии не дают ему покоя. Много неразрешимого вошло в его жизнь. И он в книгах по философии пытается отыскать ответы на саднящие его душу вопросы. Что такое цивилизация и что такое эволюция человеческого мира вот что интересует главным образом семнадцатилетнего Алексея. В школьном сочинении «Значение лесов в жизни страны и вред, причиняемый их истреблением» Алексей высказал такие взгляды, которые вполне и сейчас по-современному звучат. Сквозь дебри наивного и поверхностного в его суждениях пробиваются самостоятельные мысли, впоследствии давшие богатые всходы. «Значение лесов для цивилизации огромно, думал Алексей. Если б не леса, то и сейчас люди кочевали бы в виде гуннов, на маленьких коренастых лошадках, с куском сырого мяса под седлом, и смотрели бы на женщину как на рабыню, способную только возиться с ребятишками да удовлетворять грубым страстям мужчин...»