Алексей Толстой бывал здесь во время своих наездов в Москву, но вскоре его покровители отделились от кружка, создав свое общество.
«Поэты в России всегда должны были держаться, как горсть чужеземцев в неприятельской стране, настороже, под ружьем. Их едва терпели, и со всех сторон они могли ожидать вражеского нападения», говорил Валерий Брюсов, один из лидеров нового искусства. Ему-то и принадлежала инициатива создания нового общества «Общества свободной эстетики».
Валерий Брюсов привлек в это общество многих начинающих писателей. Обратил он внимание и на молодого Толстого. Вот что об этом вспоминает Андрей Белый: «Здесь Москва знакомилась с Алексеем Толстым, которого подчеркивал Брюсов, как начинающего поэта; Толстой читал больше стихи; он предстал романтически: продолговатое, худое еще, бледное, гипсовой маской лицо; и длинные, спадающие, старомодные кудри, застегнутый сюртук; и шарф вместо галстука: Ленский! «Держался со скромным надменством».
Московские символисты быстро признали в нем своего единомышленника. Алексей Толстой обладал поразительной способностью впитывать в себя все, что он видел, слышал, читал. Вскоре Алексей Толстой узнал, что «Общество свободной эстетики» было создано по инициативе тех, кто был недоволен заведенным порядком в «Кружке»: им пришла счастливая мысль образовать чисто литературно-художественное общество. Цель его «способствовать успеху и развитию в России искусств и литературы и содействовать общению деятелей их между собой!». На собраниях общества
выступали с докладами, с чтением стихов, с исполнением новых музыкальных произведений, в помещении общества устраивались художественные выставки.
Впервые, может быть, символисты и близкие им по творческой устремленности получили возможность открыто агитировать за свои теоретические принципы и объединять все, по выражению А. Белого, «живые силы искусства». Были здесь Матисс, входивший тогда в моду, знаменитый художник Морисс Дени, пытавшийся воскресить примитив. Верхарн читал стихи, а Брюсов давал их в своем переводе. Частыми посетителями «Общества свободной эстетики» бывали художники, музыканты, писатели: Игумнов, Гречанинов, Метнер, Гедике, Скрябин, Серов, Судейкин, Павел Кузнецов, Сарьян, Грабарь, Голубкина, художники «Мира искусств» во главе с их идейным вдохновителем Дягилевым, Качалов, Книппер-Чехова, Южин-Сумбатов, Волошин, Вячеслав Иванов, Бальмонт, Клычков, Марина Цветаева...
Первые успехи и признание Алексея Толстого в литературных кругах были омрачены семейными неурядицами. Все глубже и четче обозначалась разница во вкусах и пристрастиях. Юлия Васильевна настаивала на том, чтобы он кончил институт, получил должность инженера, начал бы самостоятельную жизнь, а не занимался «пустяками». Она воспитывалась в семье, где выше всего ценились деньги, успех, комфорт. А ее муж все еще оставался студентом. Этого она не могла долго переносить. Назревал разрыв.
Алексей Толстой тоже колебался, не знал, что предпринять. Держать синицу в руке или потянуться в небо за журавлем? На всякий случай он решил сдать экзамены. Первые месяцы нового 1907 года Алексей был занят экзаменами. Настроение самое будничное, бесцветное. Мелькали чертежи, учебники, надоевшие формулы, которые зачем-то нужно запоминать. Печально думать о том, что эти месяцы просто выброшены из жизни. Громкое имя, титул, артистическая внешность, веселый, покладистый характер, все это широко открыло двери различных салонов, обществ, редакций журналов. Но ничего готового у Алексея не было. Все стоящее, с его точки зрения, вошло в книжку, а зимой полностью был занят экзаменами, к тому же участились встречи с Софьей Дымшиц, проходившей курс в школе живописи С. С. Егорнова.
«Однажды, возвращаясь домой из этой школы, много лет спустя вспоминала С. И. Дымшиц, я на углу Невского и Пушкинской встретилась с Алексеем Николаевичем. Оказалось, что он покинул Дрезден и сумел восстановиться в Технологическом институте. Алексей Николаевич попросил разрешения посетить меня и мою семью.
Вскоре он пришел к нам с женой, Юлией Васильевной Рожанской. Так начались частые семейные встречи.
Но затем Алексей Николаевич стал приходить ко мне один, без жены, что вызвало недовольство моих родителей. От меня потребовали, чтобы я перестала принимать Алексея Николаевича. И мне пришлось покориться.
Когда Алексей Николаевич пришел ко мне с билетами, приглашая на маскарад в Мариинский театр, я отказалась, ссылаясь на мнимое нездоровье, и послала вместо себя младшую сестру. Та, вернувшись с маскарада, рассказывала, что Алексей Николаевич весь вечер говорил обо мне, о том, что я нашла свое счастье в искусстве и что он завидует мне, как человек, по ошибке прошедший мимо своего призвания. Оканчивая Технологический институт, он понял, что его влечет к себе не инженерство, а искусство.
Однажды вечером, придя к нам и не будучи принят (ему сказали, что меня нет дома), Алексей Николаевич успел передать мне через сестру, что он поступил в школу Егорнова.
И в самом деле: назавтра, в школе, я увидела Алексея Николаевича, который сидел очень серьезный, почти не поднимая головы от листа, и упорно и сосредоточенно рисовал с гипса голову Аполлона. В перерыве С. С. Егорнов познакомил нас и мы очень спокойно разыграли при нем сцену «первого знакомства».