Поиски золота окончились безрезультатно. Вскоре все разъехались. Алексей заехал сначала в Самару, а потом в Казань к жене и сыну: Рожанские все-таки переехали туда из Самары.
6 декабря 1905 года в казанской газете «Волжский листок» было напечатано стихотворение «Далекие» о политических ссыльных в Сибири. 18 декабря стихотворение «Сон», а 1 января 1906 года «Новый год».
За два с половиной месяца, прожитых в Казани, Алексей Толстой написал множество поэтических произведений, в некоторых из них молодой поэт резко осуждал самодержавие, ратовал за свободу и независимость бесправного народа.
В Казани Алексей Толстой впервые почувствовал, что поторопился с женитьбой: Юлия Васильевна оказалась совсем не такой, какой он себе ее представлял до женитьбы, она опустилась, перестала следить за собой. Незаметно для себя Алексей стал охладевать к ней. И как только он получил деньги из Самары, тут же уехал в Дрезден, где оказалось много студентов из России: почти все институты в России были закрыты. Здесь он познакомился с Софьей Исааковной Дымшиц. Много лет спустя она писала: Алексея Толстого «товарищи студенты любили за веселый, открытый и прямой характер... Не без гордости рассказывали они о том, что Алексея Николаевича обязательного участника всех студенческих общественных кружков дрезденская полиция таскала на допрос за хранение русской подпольной литературы в студенческой библиотеке и что Толстой основательно «дал сдачи» немецким полицейским. На этом допросе так рассказывали мне брат и его друзья Алексей Николаевич вел себя настолько вызывающе, что его хотели было выслать из Дрездена».
Летом 1906 года Толстой уехал из Дрездена. Несколько дней провел на даче матери и Бострома, а потом направился в Казань. Здесь он получил печальную весть о смерти матери. 25 июля она умерла от менингита. Незадолго до смерти она прочитала стихи сына, привезенные им из Дрездена, и признала их «серыми».
Неделя в Тургеневе
Вместе с ним в Тургенево поехал и его двоюродный брат Лева Комаров со своей приятельницей Мунькой. Вот их отношения и заинтересовали молодого писателя. Уже в дороге он обратил внимание на их странные отношения. Правда, они держались в стороне, Алексей же все время разговаривал с тетушкой.
Четыре года назад, проезжая по этим местам, Алексей мало обращал внимания на притягательную красоту заволжской степи, по краям которой в туманной дали виднелись леса и Жигулевские горы. Тогда он был охвачен предсвадебными волнениями. А
сейчас горе обострило его зрение. Тихая, уютная река Калмаюр недалеко от усадьбы заметно становилась шире, образуя, благодаря плотине, большой пруд. За плотиной молодая роща, поля, узкая лента реки. Неподалеку раскинулась коренная заволжская усадьба с огромным барским двором. Посреди двора возвышался двухэтажный дом, от которого в разные стороны полукругом расходились многочисленные пристройки: два флигеля, галерея, большая кладовая, ледники, сушилка, погреба, флигель для приказчика, флигель для служащих, мастерские и много еще других построек, назначение которых Алексей так и не узнал за неделю, проведенную здесь. Мария Леонтьевна в первый же день приезда долго водила его по усадьбе, по саду с лужайками и клумбами. В парке тетушка провела его по аллеям прадеда и бабушки, показала беседку с тремя комнатами для холостых приезжих. Перед беседкой Алексей увидел пруд, а за беседкой пруды поменьше, недалеко виднелась мельница. Просторно и на широкую ногу жили некогда Тургеневы, а сейчас на всем были видны следы запустения и разрухи.
Мария Леонтьевна догадывалась о душевном состоянии Алексея и, как только они вернулись на усадьбу, казала:
Сейчас здесь все тихо, а ведь еще лет тридцать сорок назад на этом дворе жизнь кипела, всюду была заметна беготня и толкотня, около кухни, ледников и кладовых, а также у заднего крыльца. Постоянно шли бесконечные заготовки солений, варений, наливок, маринад целыми пудами. А не заготовишь нечем гостей кормить.
Расскажи, тетушка, о жизни вашей... Кажется она мне совсем не похожей на теперешнюю.
Да куда там, все уж изменилось. Раньше всего хватало, а теперь все на долги уходит. Пойдем присядем куда-нибудь, в ногах правды не ищут.
Мария Леонтьевна подвела Алексея к длинной террасе, села в удобное кресло и начала свой рассказ.
Помню наше житье отрывками, как зимой бегали на пруд смотреть пузырики в замерзшем льду, как катала нас нянька на салазках, бросила с Варей у ворот, от страха, когда шло стадо коров с водопоя, страшилище всей усадьбы, племенной бык, подошел к салазкам и рогами швырнул нас вверх, мы с сестрой разлетелись врозь, без всякого вреда для себя. Летом было оживленно, приезжало в гости много народу, но нас, детей, держали в стороне, при гостях в сад не пускали, бегали во дворе. Мешать и надоедать старшим строго воспрещалось. Все в доме вставали рано, не позднее восьми, пили чай вместе, нам, детям, полагалась горячая вода с молоком, белым хлебом. Обедали в двенадцать, до обеда старшие занимались хозяйством, а после обеда уходили к себе отдыхать. Отец спал недолго, всего час, вставал быстро, наново умывался и свежий, бодрый приходил вниз; мать всегда была с какой-нибудь работой и всегда сидела у одного окна в своей гостиной, а по летам на длинной террасе, куда все приходили за приказаниями: и повар, и экономка, и швеи. С утра на той террасе кипела работа: приносились большие почвы с ягодами, все это чистилось, для маринада и варенья, летом не заготовишь зимой гостей нечем кормить. Мать сама чистила, перебирала, сортировала, присматривала, как варится: экономка часто приходила с ложкой сиропа для пробы. Вся заготовка делалась пудами. В четыре подавался чай на балкон, что выходил в сад, он был уютнее террасы, полукруглый, с витыми лесенками по бокам, обвитый плющом. Матушка кушала чай всегда в своей маленькой чашке стаканчиком, с очень густыми сливками, с домашним постным хлебом. Эту часть дня мы проводили с мамой, играли или гуляли с ней. В гости к соседям она почти не ездила, дети и хозяйство отнимали все время: она выкормила всех нас. Вечером ложились рано, чтобы наутро опять приняться за обычные заботы...