я его совсем прибил, говорит Степан, придется прирезать». Но козел оказался только страшно испуганным. Мы связали его, взяли на руки, причем он перестал биться и кричать и лежал спокойно, глядя на нас своими удивленными и прекрасными глазами.
Кучеров был очень удивлен при виде невиданного зверя. Особенно приводили его в восхищение козлиные уши, за которые он все хватался, приводя козла в неописуемый ужас.
Поставив их на работу, повез козла домой. Папаша с Германом гуляли, не решаясь идти в падь, т. к. не знали, где мы.
Идите скорее, крикнул я, я зверя привез. Всех нас искусал, теперь лежит связанный в телеге.
Они подошли в изумлении, и я им показал козленка. Восхищение полное, особенно у Германа. Конечно, сейчас же начали кормить его молоком, устраивать клетку. На коленях козленок лежал, как кошка, но и так особенно не волновался.
Поместив козла в наскоро сколоченную клетку и оставив при нем Германа, мы с папашей пошли снова в падь.
Лопыгин пробил в указанном месте шурфишко, но наткнулся на гору и пошел со щупом по косой к озеру. У самого озера наткнулся на песок, лежащий в нешироком логу. Сейчас же начались предположения. Кучерова услали за крепями, а мы втроем пошли кругом пади. Папаша, положив чулки в карман и проповедуя преимущество худых башмаков перед сапогами, шагал по колено воде, говоря, что прекрасно себя чувствует.
Пошли опять через просеку, мимо того места, где поймали козла и далее, оставляя падь влево и горы вправо. Шли долго... Шуп снова ничего не давал. И все-таки во второй раз мы не обошли всю падь и свернули наперерез к большой просеке. Тут нам пришлось не раз вспотеть. Высокие кочки, между ними вода, иногда провалы, гнилые, поросшие мхом, поваленные деревья, туча комаров вот падь, по которой мы шли.
Лопыгин время от времени погружал щуп и каждый раз говорил: «гора» или «весь» т. е. не достал щупом дно. Но вдруг посредине пади под ударом шупа послышалось на совсем мелком месте характерное шуршание песка. Песок! Мы забыли кочки и комаров. Далее и далее все песок. Поставили знаки, связали березки вершинами. Там, где начались сосны, кончился и песок и щуп с глухим стуком ударился о камни. Выбрались мы на просеку и часа через полтора были дома.
У самой околицы видим, гуляет в лесу Герман без ружья один.
Герман, ты чего делаешь?
Мы с Милашей гуляем. Козочка прыгала, ела корешки, вообще чувствовала себя не совсем плохо».
Шурф заложили у самого озера. И напрасно. Грунт, де начали бить шурф, оказался плавучим и выпер все крепи, так что нужно было все начинать сначала. Лопыгин бросил работать и разыскал жилу, проба с которой дала золото. Но Алексей ничуть этому не удивился. Столько уж находили золота! Лучше он пойдет с таксатором на бекасов.
В полном охотничьем снаряжении Алексей со своим неизменным Таком зашли за таксатором и пошли на болото. Всю дорогу хвастались собаками. Аякс таксатора, большой полукровный пойнтер со стоящей от злости шерстью на загривке, маленькими ушками производил поначалу хорошее впечатление. Его громадный, загнутый, как у свиньи, хвост, по словам таксатора, на охоте торчит как палка. Вряд ли, тут же усомнился Алексей. Вышли в поле. Аякс вместе с Таком унеслись за версту. Алексей поймал Така и отлупил. Каково же было его удивление, когда таксатор радостно засмеялся, уверяя, что Аякс никогда не позволит себе убежать без спросу. Но тут же посадил его на веревку, а веревку привязал за пояс. Алексей с удовлетворением увидел, что его предположения сбылись, как только хозяин отпустил веревку: Аякс рванулся и со страшным воем унесся по кочкам.
Аякс, Аякс! закричал смущенно таксатор. Первый раз с ним это случается, ах, вот негодный.
Аякс так и не отозвался на зов хозяина, а между тем они уже подходили к болоту.
Да он всех уток перепугает, завопил таксатор. Аякс! Аякс!..
И действительно, Аякс уже кинулся в воду и поднял такой шум в болоте, что стая птиц тут же поднялась.
Ах, негодяй, я его сейчас застрелю. Ах, мерзавец...
Наконец Аякс был пойман и посажен на веревку. Но только они снова стали подкрадываться к уткам, как Аякс опять сорвался и распугал всех птиц. Охота явно не ладилась. А к вечеру начался дождь, и Алексей, бросив таксатора с его Аяксом, удрал к отцу Михаилу.
А на следующий день узнал, что золота не оказалось, дошли до пустого речника. Алексей и Герман совсем охладели к работе. В хорошую погоду купались, развлекались, как могли: изображали дикарей, ездили голыми на лодках, скакали по камням. Вообще жили как птицы небесные, не заботясь ни о чем, все им доставлялось и готовилось.
Герман по вечерам отправлялся к девчонкам, а Алексей и Лопыгин по обыкновению сидели на валу, обкуривали
комаров и сочиняли неприличные песни, толковали относительно оборудования прииска. Стояли тихие, теплые вечера, во время которых тянуло к незамысловатой беседе, когда и на душе тихо, и нет сильных желаний. Иногда вечернюю тишину нарушали глухие раскатистые выстрелы: это Василий Михайлович на вечерней зорьке.
Утром 9 июля Лопыгин принес ковш с золотом. Может, действительно старатель не соврал и привезенный им речник не окажется пустым. «Теперь все надежды, думал Алексей, надо перенести на место у часовни». Но все дела отошли на второй план, когда узнали, что отец Михаил пригласил их к вечеру в баню. Чудная русская баня, легкий пар на полке, квас, похожий на поцелуй красавицы, потом десяток стаканчиков чая за чистым столом, полотенчико для пота и благодушные разговоры такой представилась Алексею картина вечера у попа.