Алексей был доволен этим сорокалетним старателем. Небольшого роста, коренастый и упругий как сталь, он был совершенно незаменим в глубоких и узких шурфах. Работал он с увлечением. Надежда отыскать самородок подогревала его.
Вот что я хотел тебя спросить, барин, обратился как-то он к Алексею, если я найду самородок, что тогда?
Да как по совести, половину тебе, половину мне.
Ну, смотри, уговор держать. Эх! Только бы мне разыскать так пуда на два, страсть хорошо; как наткнулся бы на него, упал бы животом и заорал. Зубами не оттащить меня. Сейчас же послал бы тебя в Екатеринбург в банку, там деньги получишь, мы их пополам, а тебя в компаньоны взял бы.
А что, ты никогда не находил больших самородков?
От себя нет, а вот когда робил в Кочкаре на Подвинском прииске, жильное золото динамитом рвал, так шапками их собирал. Когда бы не дурак был, так сейчас свой прииск имел да на паре лошадей ездил. Эх, барин, беда моя грамоте не знаю,
потому что с десяти лет один остался отца на работах завалило, ну где тут учиться. Вот мальчишка да девчонка у меня, так я их грамоте обязательно обучаю. Только бы выжили.
А что?
Все помирают. Десять человек было, не живут отчего-то. Вот это, барин, ты мне выдай целковый, сегодня ночью хочу в Кундраву сходить, Васька-конокрад звал, у него там бабеночка баска.
Все трое жили на берегу большого озера, в маленькой покосившейся избе на две половины. Вдали курились горы. Лопыгин ускакал на гнедом мерине. Алексей и Кучеров, поужинав, улеглись спать.
Рано утром разбудил их Лопыгин. Долго ничего не могли от него добиться. А потом вот что он рассказал. Навсегда запомнился Алексею рассказ Лопыгина о том, как он чуть не оказался в ловушке.
Приехал я, барин, к Ваське на двор, никого не видно, привязал под навесом лошадь и, толкнув низкую дверь, вошел в избу. Темно. Огня нет. У окна на лавке сидит жена Васьки. Снял шапку, вижу, что-то неладное, поздоровался, спросил Васятку. Погляди вон, говорит, на Васятку-то, и заплакала. Заглядываю на печку, шарю в темноте, дотронулся до головы, а все пальцы в чем-то липком. Ясное дело: голова вся разбита. Жена пояснила, что привезли его утром из лесу еле живого. Доктора звать не разрешил. Кто и за что не сказал. Слышу, Васька через силу просит и меня ничего и никому не говорить. А что ж я, доносчик, что ли, знамо дело, ничего и никому не скажу. Попрощался, вышел на улицу; да, подумал, доигрался Васька, кому-то под тяжелую руку подвернулся, жалко мужика, веселый, здоровый, работящий был мужик. Ну, может, и выживет. Повернул за угол, прошел мимо двух покосившихся изб, вошел в ворота третьей, ставни здесь были закрыты наглухо, значит это что мне надо. Встретили меня как и полагается. Принесла знакомая бабенка вина, стала рассказывать о Ваське. Три головореза угнали у миасских мужиков шестнадцать лошадей. Спервоначалу-то там никто не хватился. Угнали их в Кундравинский лес да ночью в пади оставили, думали, что не найдут...
Долго еще рассказывал Лопыгин о своих приключениях... Чудом оказался живым... Только проворство и сила духа помогли ему избежать стычки с бандитами, ограбившими кого-то... Хорошо, что были заняты дележом награбленного, а то несдобровать ему как свидетелю... Вот уж сколько таких происшествий Лопыгин рассказал... И каждый раз случай спасает его из, казалось бы, безвыходного положения...
Алексей в своих раздумьях не раз возвращался к рассказу Лопыгина, а вечером, вернувшись на заимку, кое-что записал из рассказанного, может, когда-нибудь пригодится.
В первые дни на Еланчике не обошлось без курьезов. В один из погожих, тихих вечеров Герман внес предложение ехать на остров пострелять уток. Патроны были набиты, так что собрались быстро и пошли. У самого озера им встретился знакомый охотник и показал на камыши, где, по его словам, только что опустилась стая диких уток. Алексей и Герман бросились туда. Утки скрылись в камышах. Герман приготовился стрелять первым, Алексей вскинул ружье, чтобы бить влет, а Василий Михайлович сзади с винтовкой. Спустили Така с поводка. Взвели курки. И вот из камышей, разрезая воду, выскочила стая утят. Раздались выстрелы. Так бросился доставать дичь. Вскоре весь выводок плавал кверху брюшками. Такой удачной охоты не было еще на памяти Алексея. Но в душе его затаились ужасные подозрения.
Так, подай сюда...
И одну за другой Так приносил к ногам хозяина утят.
Господа, сказал Рожанский беспокойным голосом. А это дикие утята?
Ну конечно.
Так, подай сюда. Утенок что-то светлый. Так, Так, подай сюда, ах ты дурак. Господа, с хохолком.
И ужасное предположение стало истиной: охотники перебили стаю домашних уток.
Чьи они?
Но никто, конечно, не мог им ответить на этот вопрос. Герман был очень расстроен, Василий Михайлович и Алексей пытались смеяться над своей невольной ошибкой, но смех не доставлял им удовольствия.
Взвалив одиннадцать штук на спины, они пошли на заимку. Там их встретили с удивлением. Алексей сбросил своих уток на землю и, отойдя в сторону, довольный, наслаждался произведенным эффектом. Только жена хозяина заимки, подойдя к уткам, всплеснула руками, не своим голосом: запричитала: