Да, Леля, ясно только одно что-то и где-то бродит в то время, когда чиновничий Петербург развлекается от ужасов войны в Буффе и Форсе и ругает молодежь, которая ходит в Казанский собор. Да провинция пялит глаза на Петербург, ожидая от него движения, а Петербург глядит на провинцию, ожидая от нее спасения.
Эти проблемы, мама, мы с тобой здесь не решим. Без нас найдутся охотники. А вот «Задушевное слово», чувствую, без нас не обойдется. Ты уже сколько сделала для них?
Написала четыре рассказа для Вольфа. Даже рука устала. Была в редакции журнала «Детский отдых» и поговорила по душам с издательницей. Она просила присылать наши работы. Так что, Леля, нужно только работать, печататься все-таки есть где. Особенно детские вещи.
Да, мама, ты становишься настоящей детской писательницей. Если б только пошли твои пьесы, хоть бы одна какая-нибудь.
Я не хотела говорить тебе, ну да что уж скрывать. С пьесами нас постигло еще новое, очень горькое разочарование. В театре Комиссаржевской отказано в обеих пьесах. Говорят, что симпатичны по идее, но малосценичны. Почему малосценична «Право матери», я что-то не понимаю.
Алексей ничем не мог помочь матери. Ее пьесы нравились ему, и в то же время он чувствовал, что обе пьесы матери были чуть-чуть назидательны, риторичны, что ли. Сейчас это не получало одобрения, тем более в театре Комиссаржевской, где, кажется, одерживало верх новое направление, чаще всего ставились пьесы символистского толка. Где ж ей выдержать конкуренцию. Да и театр Станиславского, куда она тоже передала свои пьесы, понемногу поворачивал в эту же сторону. Так что с пьесами матушка, видно, опоздала, года на три, а то и больше. Но к чему ей говорить об этом? Не стоит... Не будет же она менять свою художественную манеру, подлаживаться под современность, да и к чему. Все равно могут отвергнуть.
А к Острогорскому ходила? Ты, кажется, собиралась, задумчиво спросил Алексей Толстой.
И у Острогорского тоже была, но поговорить с ним как следует не удалось, он был очень занят. Сказал, что едва ли напечатают. Ох, как я устала, Лелюша, и так хочется в Самару. Жду не дождусь, когда Петербург отпустит мою душу грешную на покаяние. Хоть бы поскорее. Видно, к старости начинаешь, как кошка, любить свое место. А приеду почти ни с чем, ничего не добилась.
Ну что ты, ты не права. Уже одно то, что тебя уже многие знают здесь, многим нравятся твои вещи. А в детских журналах? Я уверен, что у редакторов детских журналов твое имя на первом счету. Так что не падай ухом. Не так просто завоевать себе литературное имя.
То же самое пишет мне и наш папочка. Не горюй, говорит. Ну их. Делай что можешь. А не хотят, ведь не впервой. Всю жизнь боролись. Это судьба почти всех писателей. А мне порой кажется, что все мои старания напрасны, впустую.
Ну что ты! Ты еще Горького переплюнешь. Кстати, в театре Комиссаржевской идут его «Дети солнца». Говорят, сильная пьеса, гораздо сильнее и цельнее «Дачников». Изображены дети солнца, избранные люди: химик, мечтающий о том, как он жизнь посвятит науке и мирно умрет, сделав свое дело, художник, пишущий идейную картину, хорошая женщина, жена химика, немного влюбленная в художника. Они говорят, что жизнь принадлежит им. Диссонансом служит сестра химика, больная девушка, которую поразил вид убитого парня, и с тех пор ее идея: люди «кроты», роющиеся во тьме, лишенные солнца. Они мешают ей быть счастливой, и она сама с этой идеей мешает солнечному счастью избранных людей. Но вот понемногу в жизнь детей солнца врываются «кроты», темные, слепые, пьяные. Кончается тем, что толпа по случаю
холеры избивает химика, якобы чернокнижника, который напускает холеру. И вот они стоят уничтоженные, жалкие, несчастные, и от всей их лучезарности не остается и следа. Интересно посмотреть. Как получилось в театре? Пойдем денька через два-три, а?
Конечно, пойдем. Мне сейчас очень нужно набираться сценического опыта. А то все говорят, что пьесы хороши идейно, но сложны для постановки.
Алексей ушел в свою комнату, а Александра Леонтьевна долго еще занималась с Юркой, к которому очень привязалась и проводила с ним много времени, хотя и очень уставала от него.
8 ноября Александра Леонтьевна, Алексей и Юля на радостях немножко кутнули, отлично пообедав в ресторане «Весна», и потом отправились к Комиссаржевской смотреть «Дети солнца» Горького. И после спектакля, несмотря на мрачный финал, веселое настроение не покидало дружную компанию. Все были довольны, особенно Алексей: слава богу, дела матери складывались не так уж плохо, как до сих пор казалось. Еще утром она побывала у Вольфа, подписала с ним договор и получила деньги. Она им будет писать коротенькие рассказцы для «Задушевного слова» и уже просила высылать ей журнал, как сотруднице, правда, «Рассказы бабушки» будут печататься не ближе чем через год, то есть с ноября 1905 года. Материал на целый год у них уже набран, да, кроме того, им надо приготовить рисунки, что делается далеко не скоро, так как Вольф ей жаловался, что хороших рисовальщиков совсем нет.
Но и этот год незаметно промелькнет. Будет работать над пьесами, готовить детские рассказы. Жизнь ее будет заполнена до конца, думал Алексей, глядя на оживленное лицо матери, неудачи которой огорчали его в последнее время. Но неужели Вольф ничего не спросил о нем, Алексее Толстом, ведь он же передал через нее свои маленькие рассказцы для «Задушевного слова».