«Вот это метод!» еле удержался Женя от восклицания.
Смешно, правда? Богатая невеста! Вообще-то сейчас все такие прагматичные
«Не все», подумал Женя, еле сдерживаясь, чтобы не перебить Зою и не начать напрямик спрашивать, как была одета ее сестра. Неужели тот безобразный, изуродованный труп, найденный возле залитого кровью такси, это сестра Зои? Как просто все должно было разрешиться в связи с неожиданным Зоиным появлением и как чудовищно для нее самой!
Когда она пропала? спросил он наконец, подходя к конкретному, пугающему своей конкретностью разговору.
Двадцать седьмого октября То есть двадцать шестого, вспомнила Зоя. Около двух, в свой обеденный перерыв, она мне позвонила, Света. Какую-то жуткую ахинею несла, но меня позвали в палату, и я не дослушала. Утром двадцать седьмого вернулась, а Светы нет. Я сразу поняла, что она не ночевала дома. Как я приготовила накануне утром, так все и осталось, ни суп, ни картошка не тронуты.
Случалось ей раньше не ночевать дома? Припомните, пожалуйста.
Нет. Нет Когда понимаете, если у нее были встречи, то дома у нас. Я же много времени провожу в больнице. Квартира свободна. И вообще, так удобнее было
Женя догадывался, почему так было удобнее: Света встречалась в основном с женатыми людьми. Ему стало жаль Зою. Он спросил:
И она вас так ни о чем не предупредила? Все-таки, может, обмолвилась о чем-то во время того разговора, а вы забыли?
Ну что вы, разве я могла забыть?! возмутилась Зоя. Ведь потом, когда места от беспокойства не находила, весь наш разговор по косточкам, до словечка, перебрала; Да это и не разговор был, а так одни восклицания.
Как это?
Беру трубку, а Светка кричит как ненормальная: мол,
конец нашим мукам! Миллион за улыбку! Весь мир в кармане! Десять в десятку! Бриллианты для диктатуры пролетариата! И все в этом роде. Я говорю: ты, дескать, что? Спятила? А она: подробности письмом. Но могила, говорит, Зойка, молчи! А сама, чувствую, аж трясется. И тут меня зовут: сестра, сестра! Я разозлилась как бросила трубку! Зоя залилась слезами, кляня себя за эту необдуманную грубость.
Женя уже успел заметить, что его вопросы, даже самые жесткие, отвлекают девушку от слез, и поэтому сразу спросил:
А вот то, что она сказала подробности письмом, это не означает, что она куда-то уехала, а потом напишет вам и все разъяснит?
Да нет, отмахнулась Зоя, это она так выражалась. Да и как уехать без вещей?
А что это за «могила»?
Бог знает! Думаю, что просьба молчать, но о чем молчать-то, если я ничегошеньки не поняла?!
Да, действительно. Не разговор, а странный набор слов. Набор для человека, которого постигла неожиданная и ошеломляющая удача. В чем же тут дело? И не пора ли наконец спросить о главном нельзя больше тянуть. И он решился:
Зоя, как была одета ваша сестра?
Она говорила, глядя на него испуганно, а он мог бы заранее произнести каждое слово, сказанное ею:
Серое пальто, черные сапоги, черные замшевые перчатки Синее платье в красную полоску
И голубой шарф? не выдержал Женя.
Да, кивнула Зоя. Голубой. Мохеровый. Пушистый. Длинный такой А вы откуда знаете? Господи
Женя взял ее под руку.
Перед самым входом в зал морга, где проводились вскрытия, Маркова замедлила шаги и оглянулась на бледную Зою, но та поняла и спокойно сказала:
Не беспокойтесь, я все-таки медсестра.
Но прежде всего она была не мед, а просто сестра, и Маркова старалась не отходить от нее.
Она только взглянула на труп один раз и зажмурилась, и пошла, вытянув руки, к каталке, где лежала Светлана. Она прикрыла ладонями лицо сестры и обернулась к Жене почему-то именно к нему с такой мукой в глазах, что он пошел было к ней, но Татьяна Васильевна перехватила Зою и увела в коридор. Оттуда был слышен только ее успокаивающий голос, а Зоя молчала как убитая.
Мудрый вынул папиросы, протянул Жене и Гаевскому. Женя вообще не курил, а Гаевский курил только трубку, но почему-то оба взяли папиросы. Женя сунул свою в карман; Саша теребил, рассыпая табак.
Мудрый махнул рукой тихому небритому синелицему санитару и, когда тот увез каталку, с горестной задумчивостью проговорил:
Когда человек плачет о мертвом, кого ему больше жаль? Умершего, ушедшего? Или себя, оставшегося теперь навеки без него?..
Странно. Не в первый раз Жене приходилось присутствовать при подобной сцене, но никогда так не цепляла за сердце печальная, пронизанная горьким жизненным опытом ирония Мудрого, и в то же время никогда не желал он так сильно не просто помочь страдающему человеку, но и разделить его страдания, принять их часть на себя. Зою во время этой страшной сцены словно бы осветило новым светом, будто горечь утраты очистила ее от всего, что было в ней неприятно Жене. Ему сейчас больше всего хотелось проводить ее домой, но Маркова, видимо, крепко взялась опекать девушку: вызвала такси, и они уехали вместе. Мудрый ушел пешком: он жил неподалеку, Саша убежал на трамвай, а Женя долго ждал автобуса и решил снова позвонить домой из автомата.
Ну? спросил дед сурово, едва взяв трубку, даже не услышав еще, кто звонит. Где тебя лихоманка бьет? Он любил такие выражения.