Я был удивлен приемом и замешкался на мгновение, но затем подошел к этому странному человеку, чтобы сообщить ему о цели моего визита.
Ах! Это вы, доктор, сказал он, слегка повернув ко мне голову, меня предупредили, что вы зайдете. Прошу вас, присаживайтесь. В самом деле, я могу предложить вам стул? О да. Я полагаю, что у меня остался еще один. Он там в углу.
Я взял стул, на который он указал, и вернулся, чтобы сесть рядом с ним.
Добрый старый Жюль! продолжал Хеллер. Решил, что я очень болен, когда он в последний раз был у меня с визитом, то пообещал прислать кого-нибудь с медицинского факультета Вы же с факультета?
Я улыбнулся и кивнул.
Да, вы знаете, я довольно сильно страдаю. Некоторое время у меня были периоды забывчивости, и я терпеть не мог яркий свет...
Больной наклонился своим длинным телом к камину и пошевелил угли щипцами. Вспыхнувшее пламя залило лицо незнакомца красным светом. На вид ему было не больше тридцати лет, но черные круги вокруг его глаз, бледные губы, седеющие волосы и дрожащие конечности делали его почти стариком. Он неловко поерзал в кресле и протянул руку.
У меня лихорадка, да? спросил Хеллер.
Его рука горела, а пульс бился учащенно и прерывисто. Я задавал ему стандартные вопросы, на которые он отвечал слабым голосом, не шевеля головой. Когда я закончил обследование, то подумал про себя, что у моего пациента нет шансов.
Я действительно болен, не так ли? Сколько мне осталось еще жить? спросил мой новый подопечный, пристально глядя на меня.
Я не стал отвечать на неудобный вопрос и поинтересовался:
Вы давно страдаете от болей?
О да! сказал он с таким надрывом, что у меня кровь застыла в жилах. О да! повторил Хеллер, стукнув себя по лбу.
Хотите, я выпишу вам рецепт?
Буду рад, рассеянно ответил он.
Я подошел к столу, который, как я уже сказал, был завален книгами и рукописями, и там, при свете мерцающей свечи, набросал рецепт. Когда я закончил, то был удивлен, обнаружив, что рядом со мной стоит мой пациент, читающий написанные мною слова с веселой улыбкой на губах.
Он взял листок, некоторое время изучал его, затем пожал плечами.
Лекарства, сказал Максимилиан, всегда лекарства. Вы действительно думаете, месье, что они могут меня вылечить? Говоря это, он посмотрел на меня меланхолическим взглядом, затем, смяв рецепт в руках, бросил бумагу в огонь.
Больной прислонился к камину и взял меня за руку.
Простите за внезапный жест, но, боже мой, у вас была отличная идея, сказал он неожиданно мягким голосом, вы молоды, продолжал он со своей таинственной улыбкой, и верите, что лекарства всемогущи.
Мой дорогой месье, довольно резко ответил я, для вас лучше всего было бы следовать курсу лечения и диете, которые соответствуют вашему состоянию.
Вы имеете в виду мое психическое состояние? Вы думаете, что я сумасшедший, не так ли? Что ж, вы правы. В моем случае мозг доминирует над всем и постоянно кипит, пожирая меня и не оставляя мне ни минуты покоя. Разум, как стервятник, истязает мою измученную душу и рвет ее на куски.
Почему вы не пытаетесь освободиться от этого жестокого ига? Почему бы вам не отдохнуть?
Лекарства только отвлекают! резко возразил Хеллер. Они все одинаковы. Одни мы покупаем в аптеке, другие у дверей театра. Вы надеетесь, что они вас вылечат, а без лекарств вы умрете. И тут нет вины медицины.
У вас есть родители, друзья?
Родители? прервал он меня. Мой отец умер очень молодым, сразу после того, как я родился. А моя бедная мать, его голос изменился, когда он произнес это слово, двадцать лет моя бедная мать трудилась до изнеможения, чтобы вырастить меня и дать мне хорошее образование, пока не умерла от перенапряжения. И вот по насмешке судьбы, через неделю после ее смерти я унаследовал кругленькую сумму от старого дяди, о существовании которого даже не подозревал. Друзья? У меня есть несколько. Жюль, например, отличный парень, хотя и слишком много смеется, и от этого меня просто тошнит. Есть те, кто заботится обо мне, и даже порекомендовал вам опекать меня. Они все считают меня сумасшедшим, и когда я среди них, они относятся ко мне как к предмету своих шуток. Я их развлечение, их придворный шут, с большими глазами, длинными волосами, большим носом и грустным видом. Вот и все, что я могу сказать о моих друзьях. Вы видите там эти книги и стопку рукописей? Они доказательство того, что я пытался забыться в работе. Я сдал экзамен на адвоката и даже выступал в суде. Но я быстро понял, что моя тяжелая работа привела к тому, что негодяи были вознаграждены, а преступники спасены от эшафота, которого они так заслуживали. Мне стыдно за профессию! Я написал... Я много написал для того, чтобы успокоить свой бедный мозг и погасить горящее внутри меня пламя. Но это не помогло. Что вы ожидаете? Я философ, и я умру как философ.
Последовало долгое молчание.
Не думайте, что я ненавижу человечество за все это, продолжил он. Боже мой, нет! Но я считаю людей бесполезными созданиями. Я могу обойтись без их остроумия, их книг и их искусства. Эти несколько углей в камине, журчание кипящей воды и кошачье мурлыканье вдохновили меня писать стихи, в тысячу раз прекраснее стихов величайших поэтов; мыслить в тысячу раз изобретательнее, чем мыслят ваши философы; и размышлять о вещах более глубоких и высоких, чем те, о которых вы можете услышать в самых выдающихся проповедях. Зачем же тогда мне читать их работы? Зачем мне слушать их выступления? Итак, уже довольно давно вся моя жизнь проходит в этой комнате и в этом кресле, и я думаю А думаю я все время, и никогда этот мыслительный процесс не останавливается. У меня здесь, продолжил Максимилиан, указывая на свой лоб, трактаты по политической экономике, которые смогут возродить ваше разрушенное и вырождающееся общество. У меня есть философская система, которая может поместить все человеческие знания в одну таблицу и расширить их, освободив от ограничений, налагаемых стандартным профессорским преподаванием. У меня есть разработанные кодексы, в которых справедливость и честность являются основой законодательства. Но какой смысл все это раскрывать? Я разработал план, как построить более комфортные дома, чем те, в которых вы когда-либо жили, и сельскохозяйственные проекты, которые могли бы превратить Францию в огромный сад, где каждый гражданин смог бы сыграть свою созидательную роль. Но зачем показывать, что я могу сделать с миром? Станут ли люди лучше? Почему это должно меня волновать! Уменьшится ли моя боль? Нет! Посмотрите на сотни рукописей на моем чердаке. Все они вышли из моей головы, и я все еще страдаю.