А здесь никак?
Здесь те, кому процедуры уже не помогут, Серый. Сейчас безопасно, я же говорю ушли. Если что, мне с санпропускника позвонят.
Скажи, а ты почему мне помогаешь?
Я всем солдатам помогаю. Сюда много украинцев поступало, столько вас уже повидала, бедолаг. И кум у меня пограничник, в Амвросиевском отряде контрактник, ушел вчера на Мариуполь. Руслан Дейнека, ты должен знать.
Мы с местными погранцами редко пересекались. А ты за «дэнээр» или за Украину?
За Украину, конечно.
И много в больнице за Украину людей?
Двое. Я и подруга моя Викуся, больше никого. Может, еще Женя-интерн, но он всегда за тех, за кого и Викуся.
С этого момента жизнь Кабана устаканилась: ночевал он в морге, на дальней нижней полке, подальше от входа, где окна уходили в землю практически полностью, а на рассвете заползал под гору трупов и пережидал мнимые и реальные облавы сепаратисты не уставали его искать дней семь-восемь. Ближе к обеду приходила Нюся, Викуся или влюбленный в нее интерн Женя. Они приносили скромный больничный харч и забирали на процедуры сначала за ширму под лестницу, а потом и в прежнюю палату, откуда уже выписали Ильича и Петруху, но с завидной регулярностью поставляли новых раненых сепаратистов. В палате Кабан находился недолго, два-три часа в день на время капельниц, не хотел рисковать сам и подвергать опасности своих спасительниц. Тем более, что в морге он уже осмотрелся правду говорят, что человек привыкает ко всему. «Это как чистилище перед Страшным судом, думал Кабан. Вот всякое место своего
обитания мог себе представить, только не такое. Интересно, кому могло прийти в голову самый обычный плацкартный вагон переделать в морг? Хотя чего только не сделаешь, если, например, очень надо, то есть покойники имеются, а морга нет? А так дешево и сердито списанный наверняка вагон, судя по состоянию облупленных стенок и ободранной обшивки на полках, закопали в землю, поставили кондиционер и пожалуйста, идем, точнее едем, в ногу с прогрессом, очень современное заведение получилось, наверняка же главный врач расстарался»
В первый день после капельницы он совсем обессилел, Викуся и Нюся отволокли его на себе вниз, где Кабан, кряхтя, ногами вперед раздвигая покойников, заполз в свою нору. До вечера он то проваливался в полузабытье, то, открывая глаза, смотрел сквозь покойников в окно, через мутное стекло которого в морг слабо пробивался свет. Ощущал Кабан себя очень плохо, возможно, даже хуже, чем в первый день, рана болела от постоянного движения, от неудобной позы, и, хотя он планировал на ночь вылезть поспать на полку, забылся прямо на полу, под трупами, где и обнаружил себя на рассвете, проснувшись от сильного холода. Пожалуй, только тогда Кабан полностью осознал безысходность своего положения, выполз из-под груды совсем недавно еще живых людей, огляделся и понял, что теперь он будет какое-то время жить среди мертвецов. Кабан не был особо впечатлительным человеком, к смерти относился спокойно, как к должному для человека акту, но даже для него такая компания показалась немного невеселой. В голове постоянно крутились мысли о том, как выбраться, как связаться с родными, он разворачивал разные варианты и тут же их сворачивал ввиду своей полной нетранспортабельности. Что бы он ни придумал, чтобы ни придумали, допустим, его родные или друзья, все равно все сводилось к тому, что сначала необходимо хотя бы немного стать на ноги.
К одиннадцати пришел Женя и забрал Кабана на процедуры. После ночного кризиса дышалось свободнее, и дорога через дворик далась ему чуть легче. В палате, куда его завел интерн, лежали новые раненые сепаратисты, но разговоров он старался избегать. «Скажешь, что местный, лежишь на дневном стационаре, если будут спрашивать. Сепары все равно не амвросиевские», посоветовала Викуся.
А вот после капельницы его накрыло захотелось поспать, полежать в удобной койке, на чистой постели. Никуда не хотелось уходить, Кабан ощутил приятную слабость, безволие, равнодушие к своей судьбе, но, подгоняемый интерном, он нашел в себе силы оторвать голову от подушки и заполз в морг буквально на четвереньках, кряхтя от боли в брюхе, обполз гору трупов и, презрев опасность, рухнул на ближайшую полку. Пахло на полке не так тошнотворно, как под трупами, по крайней мере, и можно прилечь удобнее, и не висит над мордой рука с отбитым синим ногтем. Очнулся Кабан от того, что на него кто-то смотрит. «Почему я не внизу? острой болью в живот пронзила мысль, и холодный пот выступил на лбу. Я пропал!»
Серый, зря ты здесь лежишь. Не открывая глаз, он узнал Нюсю раньше по запаху духов, чем по голосу. А если бы не я пришла, а сепары? Они, кстати, снова тебя искали. Пока их командир с Алексеем Ивановичем беседовал, трое других все палаты прошманали. Ты вечером и ночью можешь на полочке спать, вот там, в том конце вагона, а утром и днем лучше тут, внизу. Понял?
Сумка прохрипел сдавленно Кабан.
Сумку твою с формой я Жене домой отдала. Оставили тебе только туалетные принадлежности я подкупила немного на первые дни, и футболки свежие в пакете. В тумбочке лежат. Поднимайся, на процедуры пора.