И тут Олюшка, неожиданно для Ждана, обхватила обеими руками его за шею и заплакала.
Об чем ты, Олюшка? Что ты? Мы с Глебом на святое дело идем, а ты вздумала плакать! Кто же будет Русь защищать, малых детей, стариков, если не мы!
Да вы сами с Глебом малые дети! всхлипывала.
Олюшка, все прижимаясь к Жданкиной груди.
Что ты, Олюшка? Когда враг вторгается в наши пределы, мы должны все, все, кто может носить оружие, защищать свою родину.
А как же я одна буду? И отец наш Миронег тоже уходит на войну!
Тут открылась дверь и на порог поднялись Миронег с Глебом.
Что же вы в хату не идете? Идемте, посидим, потолкуем!
Жданко, одной рукой держа Ольгу за плечо, другой обнял Глеба, и все четверо во главе. Миронегом спустились вниз, в хату.
Когда к вечеру Ждан отправился домой, к Онцифору, его ожидала радость. Кто-то постучал в дверь. Жданко открыл дверь. Увидев отца, он остановился от неожиданности По щекам полились слезы То были слезы радости от свидания с родимым, но в то же время он вспомнил мать и младших детей. А вдруг проклятые вороги придут в его родное сельцо!.. Им овладел страх: его любимые остались одни, без защиты.
Из Киева прискакал бирюч вестник княжеский. В Василёве на сходбище объявили о походе Не мог я оставаться дома, когда увидал, что все наши идут на войну с погаными, говорил, как бы оправдываясь, Петрило.
Ладно, усмехнулся Онцифор, найдется и тебе, старому, работа. Будешь в обозе со мной да с кузнецами и оружейниками, поможешь чинить оружие, заменишь Ждана. А он вместе со своим неразлучным другом Глебом пойдет с воинами большого полка.
Но об одном горевал Петрило: о том, что верный друг его юности Тудор не шел на войну вместе с ним.
Гордята не отпускал златокузнеца: нужен, мол, ты мне дома! Такого искусника надобно беречь! говорил он.
А что мог сделать Тудор против Гордяты? Холоп ведь он! Вещь господская! Не имеет своего голоса!
Пришел, наконец, час отправки воинов. Уже раздались удары в бубны и звуки боевых труб. На главную торговую площадь вблизи Днепра съезжались князья в богатом вооружении со своими дружинниками и знатные мужи со слугами, и сходился сюда простой народ: киевские ремесленники и смерды из селений. Те, кто были на конях, спешились, и все вместе конники и пешие воины подошли к пристани. Сюда подплыли ладьи и челны. На этих судах должно было уместиться все войско со своим снаряжением.
Воин на коне.
Много народу собралось прощаться с воинами. Вместе с народом стоял и Тудор. Он глядел, как погружали на плоты лошадей. Были здесь и нарядные кони в дорогой сбруе, в защитной броне; были и простые лошади смердов. Медленно отчалили плоты, у Заруба переправляли коней на левый берег Днепра.
Тогда подплыли к пристани ладьи и челны. Тудор смотрел, как сильные, ловкие молодцы вскакивали на суда, как тащили свое вооружение и бережно укладывали его.
Грустно стало Тудору, так грустно, что редкие скупые слезы выкатились из глаз и застыли в глубоких морщинах, а он все не уходил с берега, все глядел, как, тяжело оттолкнувшись, медленно поплыли вниз по течению Днепра ладьи с киевскими воинами. Только тогда, когда они скрылись из виду, он в последний раз махнул рукой по направлению реки и медленно побрел на гору во двор Гордяты.
Пять дней и пять ночей плыли ладьи по Днепру, а рядом с ними, берегом, не слишком опережая и не отступая от них, мерным
Перед началом битвы.
Половцы сразу прекратили свой хохот. Глаза их, и без того узкие, стали совсем как щелки; раздулись их ноздри и, внезапно замолчав, они стали натягивать тетиву своих луков.
Не отрывая глаз Жданко следил за половецким берегом. Откуда ни возьмись, высыпали степняки в таком количестве, какого даже не мог себе представить Жданко. «Какое множество проклятых, какая сила врагов!» И посыпались с того берега стрелы казалось, что полил с неба смертоносный, страшный, кровавый дождь.
«Ж-ж-з-з» свистало в ушах.
От страшного свиста, от неслыханных доселе, казалось, нечеловеческих звуков, что неслись с половецкой стороны, от множества летящих стрел, вонзающихся в человечьи и лошадиные тела, от того, что безумели кони, сбрасывая всадников, от всего этого мутило в сердце, темнело в глазах.
Падали, обливаясь кровью, раненые кони, валились с седел русские воины. Задние ряды напирали на передние. Все смешалось, спуталось.
Но что это? Что случилось?! Видит Ждан: пал бездыханным конь под князем Изяславом. Спешился князь, стоит растерянный среди поля.
«Что теперь будет?» спрашивал сам себя Жданко. Но увидел, что какой-то дружинник подъехал к князю, соскочил с коня, подвел его к Изяславу; князь в одно мгновение вскочил в стремена и погнал коня Куда погнал? Зачем? Того не ведал Ждан, но понял, что ускакал Изяслав прочь с поля битвы «Немыслимо, невозможно!..»
А где Коснячок? Где наш тысяцкий?! под самым ухом Ждана громово закричал чей-то очень знакомый голос.
Ждан, прикрытый своим высоким щитом, приподнялся и увидел Онцифора.
Тот, кипя от негодования, бегал по полю почти безоружный.
Таким никогда не видел Ждан своего мастера. Грудь Онцифора тяжело вздымалась под кольчужной сеткой. Его синие глаза казались сейчас черными.