- Мне жаль.
- И мне жаль.
Было тихо, и он перевел взгляд на окно, украшенное причудливым витражом, зная, что Копен все еще не ушел. Тот стоял у трона и глядел на своего повелителя.
- Не кажется ли тебе, друг мой, - снова заговорил Наве, - что мы все это время всего лишь изображали жизнь? Мы притворялись, что живем. Чтобы уйти от мысли, что навеки скованы по рукам и ногам. Все для того. Монс-Секурус, люди в поселении, чествования Хранителя. Все для того. Но в действительности это лишь покров. Внутри нет ничего, кроме Камня и нас на Горе.
- Это не так
- Это так! И когда мы встречаем настоящее, из внешнего мира, оно сокрушает нас
- Ты сокрушен, Наве?
Хранитель молчал долго. Лицо его оставалось непроницаемым. И Копен вовсе не ждал ответа. Разве нуждался он в ответе, когда были у него свои глаза?
- Аброн хотела, чтобы я жил. И я буду жить, - вдруг проговорил Наве. И все будет, как было. Монс-Секурус, двенадцать рыцарей, Камень. Не будет только обмана, что у меня есть жизнь. Что жизнь есть у каждого из вас. У нас только долг.
- Я не хочу в это верить. За это расплачиваются другие. Фенела Тебе нужно повидать ее. Она клянется, что ни в чем не виновата перед тобой.
Наве устало пожал плечами.
Какая разница, кто виноват? Расплачиваются всегда те, кто слабее. Закон жизни. Страшный закон.
- Я верю ей. Если это утешит ее, передай ей эти слова. Но видеть ее не могу. Пусть уж простит.
- Фенела просит разрешения уйти с Горы Спасения.
- Пусть идет. Я не держу ее. Ей здесь не место. Если Эймар последует за ней, я пойму.
- Эймар останется.
Наве вздрогнул и посмотрел на Копена. Его пронзительный взгляд доставал до самого сердца. Дружбе слова не нужны. Дружбе достаточно и молчания. Если это молчание об одном.
- Бедная Фенела, - выдохнул Наве. Несчастная Фенела. И ты Копен
И Копен заговорил. Твердо, спокойно, почти равнодушно.
- Я прошу твоего разрешения пойти с нею. Мы спустимся с Горы Спасения, покинем Монс-Секурус. И больше никогда не увидим его башен.
- Мне придется искать двенадцатого рыцаря.
- Ты найдешь его. Мое предназначение не Камень. Мы оба знаем это.
- Хорошо. Ей будет легче, если она будет не одна. И мне будет легче.
Копен кивнул. Он любил Фенелу с самой юности. С первого дня, как увидел ее. Он любил ее смех тот заставлял музыкой звучать его душу. Он любил ее внимательный взгляд в нем отблескивали серебряные брызги хрустального водопада среди гор. Он любил ее голос тот напоминал ему о доме и о том, какие песни пела когда-то его сестра. Он любил ее. А она любила Хранителя. И все знали, что однажды Хранитель возьмет ее в свой замок женой.
Теперь Фенела уже не смеялась. Теперь в глазах ее вместо брызг были одни слезы. Теперь голос ее стал бесцветным и тихим. А Копен все еще любил ее.
Они ушли до заката.
Хранитель же медленно поднимался в зал на верхнем этаже башни, закрывая повсюду, куда бы ни вошел, ставни на окнах. Он шел туда, где все еще цвел вечный сад. Он шел туда к Аброн. Ему только и оставалось идти к Аброн. День за днем. Год за годом. До тех пор, пока звезды и Апрель не сведут их снова.
Десять лет спустя. Река, которую однажды назовут Сэрпан-дОрэ
Весна.
Это называется весна.
Когда земля покрывается пролесками.
Она всегда любила пролески. Синие, как небо. Яркие, как солнце. Пролески помнят об Аброн. Пролески напоминают ей о Наве.
Так должно было быть всегда Хранитель и волшебница. Цветущие пролески. И вечная весна.
Но вот уже десятую зиму жила она в непрерывном ожидании апреля. В далеком болотном краю, в котором поселилась вдали от людей, потому что больше не могла помогать им. Теперь она приносила лишь горе и беды.
Там родила она сына Форж-Рона.
Там проводила она год за годом. В высокой темной башне. Никого не желая видеть. Ни с кем не желая разговаривать.
Но каждый апрель сила, данная ей Наве, заставляла Аброн покинуть свой край. Выходила она из своей башни и шла, не разбирая дороги, по бесконечному пути среди пролесков, тихо звенящих ей вслед. Не уставали ноги ее, не мучил голод ее. И единственной печалью ее было то, что и этот апрель закончится. И вернется она в свой болотный край. И снова станет ждать целый год
Что-то зашуршало среди травы и засеребрилось лентой в цветах.
- Это ты, Серпан? не останавливаясь, глухо спросила Аброн.
- Это я, моя госпожа, - зашипел змей, оказавшись у ее ног. Теперь он был под стать своей хозяйке, превратившись из маленького ужа в гадюку. И я слишком стар для таких путешествий.
- Ты слишком много ужасаешься.
Аброн усмехнулась и взмахнула плащом, отчего в разные стороны метнулась сотня змей.
- Видишь, для них ничего нет ужасного. И они не боятся путешествий, - она смеялась, ускорив шаг. И инулу они не просят.
- Но ведь их вы не любите так, как меня, - с чрезвычайно довольным выражением обсидиановых глаз заявил Серпан. И инула больше мне не нужна. Мне довольно полевых мышей и лягушек. Я же не заставляю вас ловить их. А инула - он грустно вздохнул, - инула это память о прекрасном.
- Что ты знаешь о прекрасном? сверкнула на него черными бездонными глазами Аброн. Ты и голову-то поднимаешь чуть выше пролеска!