Срочно ехать на аэродром! подсказал, улыбаясь, Ватутин.
Так я и сделал. Вышел из машины, а ваш «Дуглас» уже идёт на посадку.
Никак не ожидал вас тут увидеть, признался Николай Фёдорович. Маршал Василевский сейчас на фронте, и у вас в Генштабе неотложных дел немало, а тут ещё кого-то встречать...
Не кого-то, а командующего Воронежским фронтом, поправил его Антонов. Вы почему-то скромничаете, Николай Фёдорович. Надо иногда и зубы показывать... Вы же один из главных героев Курской битвы! добавил с пафосом Антонов.
Ну это уж слишком... смутился генерал армии Ватутин.
Они ещё беседовали, когда машина въехала на территорию Кремля.
Когда вышли из машины, Ватутин спросил Антонова, не знает ли он, зачем его вызвали. Алексей Иннокентьевич смерил его насмешливым взглядом.
Верховный мне не говорил, а я его не спрашивал.
И всё же зачем? вновь задал вопрос Ватутин. По старой дружбе, когда я работал в Генштабе с вами, могли бы сказать?
В его голосе прозвучала обида, но Антонов не сдался.
Если бы я и знал, Николай Фёдорович, всё равно не сказал бы. Этика тут, понимаете...
Быстро, однако, вы прибыли, промолвил Сталин, здороваясь за руку с Ватутиным. Садитесь, пожалуйста. Вы тоже, кивнул он Антонову.
Ватутин сел, рядом с ним примостился Антонов, положив на стол перед собой свою рабочую папку.
Как себя чувствуете после тяжких боёв на Курской дуге? спросил Верховный. Наверное, трудно пришлось?
Очень трудно, товарищ Сталин, признался Ватутин. Вы же знаете, что свой главный удар гитлеровцы нанесли по войскам Воронежского фронта. А я, скажу вам честно, как на духу, недооценил их танковые силы. Отсюда появились и те досадные промашки, на которые мне указала Ставка. Пришлось на ходу вносить коррективы в действия армий и корпусов. А в боевой обстановке это весьма сложно...
Не всегда найдёшь и единственно верное решение, заметил генерал армии Антонов.
Вот именно не всегда! согласился Ватутин.
Сталин подошёл к краю стола, взял трубку, набитую табаком, и закурил.
Мы тут с товарищем Антоновым переживали за вас, неожиданно сказал он, выпуская изо рта сизые колечки дыма. Когда с утра 5 июля гитлеровцы крупными силами танков и пехоты при поддержке с воздуха авиацией перешли в наступление на Орловско-Курском и Белгородско-Курском направлениях, я чувствовал себя в напряжении. Казалось, вот-вот зазвонит телефон ВЧ, я возьму трубку и услышу голос генерала армии Ватутина: «нашу оборону немцы прорвали!» Случись это на самом деле, не знаю, как бы себя повёл. Отругал бы вас, Николай Фёдорович, на чём свет стоит. Но слава богу, что этого не случилось. На всём протяжении сражения одна мысль терзала меня: устоит ли наша оборона? А силы у фашистов, как потом выяснилось, были немалые:
17 танковых, три моторизованные и 18 пехотных дивизий!..
Верховный подчеркнул, что, сосредоточив эти силы на узких участках фронта, немецкое командование рассчитывало концентрическими ударами с севера и с юга в общем направлении на Курск прорвать оборону, окружить и уничтожить наши войска, расположенные на дуге Курского выступа.
Так, товарищ Антонов? спросил Сталин.
Алексей Иннокентьевич с присущей ему педантичностью заметил:
Совершенно верно. Я бы ещё добавил, что ценой огромных потерь в живой силе и танках немцам удалось вклиниться в нашу оборону, но не сломить её.
Что из всего этого следует? спросил Верховный и сам же ответил: Немецкий план летнего наступления нужно считать полностью провалившимся. Тем самым разоблачена легенда о том, что летом немцы в наступлении всегда одерживают победы, а советские войска вынуждены будто бы находиться в отступлении. Уже 23 июля наши войска ликвидировали фашистов в районах южнее Орла и севернее Белгорода в сторону Курска. По этому случаю, подчеркнул Верховный, мною был издан приказ 1 генералам Рокоссовскому, Ватутину и генерал-полковнику Попову. Такое предложение внёс Генштаб, и Ставка его поддержала.
В разговор вступил Ватутин.
Уже на второй день, 24 июля, мы получили этот приказ Верховного главнокомандующего и размножили его, затем разослали во все соединения фронта, сообщил он. То же самое сделал мой коллега генерал армии Рокоссовский. Он позвонил мне и сказал, что его люди так же, как и мои, с воодушевлением встретили этот важнейший документ.
Сталин подошёл к карте, некоторое время что-то разглядывал на ней, потом вновь заговорил с каким-то внутренним воодушевлением, чего раньше Ватутин не замечал:
Можно быть довольным тем, как войска двух фронтов, вашего и генерала Конева, нанесли мощные удары по гитлеровским войскам, оборонявшим Харьков, разбили их, затем очистили город от фашистов. Верховный перевёл дух. Если мы посмотрим на карту, то увидим, что оба фронта нависли над южным крылом вражеской обороны, и это создало реальную угрозу силам врага в Донбассе. Так что во время предстоящего наступления войскам левого крыла Воронежского фронта и войскам Степного фронта в районе Харькова и к юго-востоку от него надлежит действовать решительно. По этому вопросу я уже говорил с Коневым по ВЧ, и он заверил меня, что каких-либо срывов у него не будет. Поэтому вызывать его в Ставку я не стал, а вас пригласил на короткую беседу. Вы, наверное, в штабе фронта уже сделали прикидку?