В лесах Прионежья
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С МАНОСОМ
Ты, сват-брат, зазря туточки не засиживайся. Забирай продухт и айда на Саражу.
Старик немного помолчал, пожевал реденькие усы, свисающие прямо в рот, без надобности потрогал бородку с проседью и снова стал меня уговаривать:
Хвото (так он назвал фотоаппарат) возьми с собой. Много красоты заснимешь. Ежели взять хотя бы для примера старую куржекскую мельницу, то разлюли-малина. Вокруг ее горы-пеструшки, лесины, плешины, полянки-белянки, ковер травяной запашистый, так и медит, так и медит да ландышем попахивает. Вот как там, в Саражской лесной обители.
Соблазнившись рассказами бывалого охотника, я в тот же вечер отправился в большие Губаревские леса искать реку с красивым названием Саража. По реке Ноздрега я поднялся к Кондрахинским суземам и вскоре вышел к Лединским гарям. Лединские места богаты озерами. Между озер высотки, поросшие мачтовым сосняком, что стоит при ярком солнце, словно золотом затканный. На иных высотках лес разросся так густо, что закрывает солнцу доступ к земле. Чисто в бору: ни одного сучка, нигде ни единой валежины. Будто весь мусор тут подобран человеческими руками. Но вот высотки кончились, начались чащобы. Такие места лединские старожилы называют «непролазами».
Между «непролаз» залегли болота. Но приглядишься к болотам и диву даешься! Живет эта болотина, цветет. Ржавая вода поблескивает, будто танцует на припечинке. Лужицы окаймлены мшаником, а из того мшаника, высунув головку, глядят белые лилии. На кромке болота, из крохотных кусточков, будто из пеленок, вылезает папоротник. Он раскачивается на ветру. Тут же, чуть-чуть повыше на ступеньку, в ольшанике да в березнике, кудрявится заячье ушко. По обочинам болота красным янтарем стелются клюквенные побеги. В середине болота тянутся к свету голубичные ветки, тут и там голубеют проплешины морошки.
Вот
и озеро Палья. Небольшое, тихое, без тростника и очерета. Залегло оно между крутых сопок и ярко-огненных боров. Берега озера сухие, поросли березниками да осинником. За этой порослью по всему высокому крутояру высятся величавые, крепкоствольные сосны, подпирают своими вершинами голубое, безоблачное небо. Сосны прямые, гладкие до самых верхушек. На них словно папахи с терпко-темно-зеленой отделкой. У подножья этих зеленых теремков много цветов. Тут тебе мать-и-мачеха, анютины глазки, медуница и хохлатка, первоцвет и фиалка. Но больше всего черничника, брусничника сплошь растут, только кое-где высовывается жеманница белая дрема, будто она и есть самая первая красавица на свете.
К полночи показались дома небольшой деревеньки, сгрудились по холмам, точно их высыпал кто из лукошка. Избы прижались друг к другу ласточкиными гнездами вот-вот сорвутся в полет со своих горушек. Между ними серебряной проволокой змеилась безымянная речка, мелкая и быстрая. Пахло полями, хлебом и сухостойными травами.
Обогнув деревушку, я перешел луговину и окунулся в лесную чащобу. Встретило меня птичье многоголосье.
Вставала заря, всякий лесной уголок заполняла звонкая песня певчих птиц. Оводов еще не было, зато миллиардная армия мошкары донимала меня, и казалось, что я, поистине, попал в «комариное царство». Но мне все равно было до чертиков хорошо и приятно.
Я с ходу взял еще одну сопку, залез к ней на плоскую вершинку. Оттуда виднелись как на ладони слободские деревеньки, постройки Куржексы и гладь Онежского озера. На сопке гулял ветер. Сюда доносилось шуршание листвы, неспокойный гомон крон, где-то рядом, скрытая от взгляда, постукивала пестами водяная мельница. Откуда-то слышно было, как крякают утки.
С запада быстро надвигалась черная грозовая туча с ярко озаренными краями. Воздух сразу похолодел.
Я спустился в лощину и укрылся под кроной большой старой ели. Прямо перед глазами выскочила слепящая молния, ударил сильный гром и на шумящие кусты хлынул сильный ливень.
Дождь прошел так же быстро, как и пришел. Но вспышки молний все не прекращались. Они чертили в небе стреловидные линии. Каждую вспышку молнии сопровождал сильный удар грома.
Удобно усевшись подле толстенного ствола, я задремал.
Очнулся я от обступившей тишины гроза прошла, напуганные птички еще робко молчали. Вдруг до меня донеслись слова песни:
Я снова заснул. Заснул с песней и проснулся с ней, но уже не «Меж крутых бережков», а «На солнечной поляночке». Я быстро поднялся и пошел на голос по узкой тропинке. На ней мне встретился мальчик лет двенадцати. Одет он был в полосатую рубашку. На голове черная фуражка, сдвинутая на затылок. Из-под козырька смотрел он на меня бойко и весело. Штанины латаных брюк засучены по колени. Босые ноги его в нескольких
местах были исцарапаны. За плечами висел маленький берестяной пестерик, а в руке он нес литровый бидон, очевидно с молоком.
Здравствуй, дяденька, тихо промолвил он и сразу же спросил: Песню слушаете?
Слушаю, ответил я и еще раз оглядел мальчика. Его маленький носик блестел, что пунцовая пуговка. Я спросил: Идешь по лесу в такую рань и никого не боишься?