Услышав этот крик, я опрометью побежал. Я бежал, размахивая, как палкой, ружьем и крича истошным, не своим голосом: «Мураве-е-е-ей!.. Муравьев!» А за мною, всхрапывая, бежало нечто страшное, дробно, четко стуча по бревнам
Обезумевший, ничего не соображая и не видя, весь во власти животного страха, я мчался к Муравью. Как я не сломал себе шею, прыгая по скользким бревнам в абсолютной темноте, непостижимо! Очевидно, страх и инстинкт спасения делали мои движения молниеносными, безошибочно точными.
Не заметив в темноте Муравья, я налетел на него и сбил с ног, не в силах выговорить ни слова. Никодим Фомич поднялся, незлобно ругаясь, и нырнул в темноту навстречу бегущему за мной ужасу. И не успел я окликнуть товарища, как уже послышался его тихий, уговаривающий голос: «Тпру-у!.. Стой! Да стой же, дура!» И вскоре вернулся Муравей, ведя за челку белую лошадь
Да как же она попала в болото?.. Откуда она взялась?.. спрашивали мы, перебивая друг друга.
А все оказалось просто и вполне естественно, ответил Николай Васильевич. Еще весной у углежогов пропал белый конь. Искали его, искали и решили, что стал он добычей волков, и списали. А он, сердечный, забрался, оказывается, на островок, в середину болота, и жил себе поживал на подножном корму. И то ли дождь холодный, предвещающий зиму, то ли тяга к привычному жилью заставила конягу покинуть приютивший его островок неизвестно А тут я. Вот он и учуял человека, обрадовался и, конечно, пошел за мной.
Николай Васильевич шевельнул мыском
сапога истлевающие угли и добавил:
Охота же у нас получилась чудесная. Дождь ничуть не помешал перелету. Конь спокойно ожидал нас на лежневке, привязанный ремнями к дереву. На обратном пути он охотно шагал рядом, неся на спине добытую нами дичь.