Стучалась переводчица ко мне?
Так точно, раза два стукнула. Тильки вы, товарищ начальник, ничого не чули, так я и казав ей, щоб вона ишла в горницу, ответил Харченко.
В другой раз входи сам и никого не впускай в комнату! приказал я и, заперев дверь, принялся нагревать листки.
Теперь уже можно было прочесть весь текст. Он содержал подробно изложенное шпионское задание. Что же удивительного? Хотя гитлеровцы и доживают свои последние дни, они все еще пытаются остановить наше наступление. Я стал переписывать проявленный текст, чтобы отослать его в штаб армии. Некоторые буквы расплылись, и я боялся напутать, приняв одно немецкое слово за другое. Чтобы лучше разглядеть зеленые строчки, плохо видные в полумраке комнаты, я машинально схватил лежавший рядом фонарик, нажал кнопку и направил свет на бумагу. К моему удивлению, свет оказался синим, но буквы действительно значительно выиграли в отчетливости и резкости. Под светом фонаря на бумаге обнаружились мельчайшие неровности и царапины, о которых нельзя было и подозревать.
«Пожалуй, переводчица права, подумал я, фонарик, оказывается, с секретом». Опустив занавески и устроив в комнате полную темноту, я стал с лихорадочной поспешностью водить лучом по письму. Но все было напрасно. Больше на бумаге ничего не появлялось.
Тут я вспомнил о записной книжке. «Попробуем допросить ее с помощью фонаря», решил я и принялся за дело.
Первые странички, где владелец записывал количество выпитых в разных пивных кружек пива и цены на сосиски, не содержали никакой тайнописи. Но когда я перешел к следующим чистым, дело приняло иной оборот. На первой же из них слабым фосфорическим блеском вспыхнули строчки. Я прочел:
Пароль Страус.Волна 19, 73.
Час передачи 9.30 ежедневно.
Час приема 13.45 ежедневно.
Позывные четыре длинных и один короткий,
за ним замедленное «а».
«С-41 после передачи инструкций должен немедленно вернуться обратно. Вместо него в помощь вам прибудет на одни сутки С-50. Этот агент должен находиться на положении С-С-5. Торопитесь с присылкой искомого. С каждым часом оно становится ценней и необходимей. Генрих».
Я взглянул на часы. Скоро семь часов. В девять я решил быть у лейтенанта Рябцева. Самолет с агентом С-50 мог уже сегодня снизиться на лесной площадке.
Вошел Харченко и, сонно глядя на меня,
доложил:
Товарищ гвардии подполковник, до вас пришли.
Кто?
Та той, шо вчора виньцо з вами пив та все про Россию балакав.
Тулубьев?
Так точно, вроде как вин.
Было уже восемь минут восьмого. Надобно спешить. Черт побери! Опять как-то некстати пришел этот человек. Впрочем, я же сам вчера сказал, чтобы он зашел.
Зови его! приказал я Харченко.
Дверь отворилась, и бывший гусар вошел в комнату.
Привет, Александр Аркадьевич! сказал я, глядя в его открытое квадратное лицо и бесхитростные глаза.
Конечно, с точки зрения настоящего контрразведчика, я поступал безрассудно, даже глупо, но тем не менее я задержал в своей руке его крепкую, шершавую ладонь и спросил:
Какая ваша самая заветная, великая мечта?
Тулубьев пожал руку и тихо произнес:
Умереть на своей земле.
Едем, Александр Аркадьевич, едем, беря его под руку, сказал я. У вас, может быть, появится шанс к этому.
Мне сейчас мог очень пригодиться еще один русский человек.
Тулубьев поднял голову и, ни о чем не расспрашивая, пошел за мной.
Я сел в машину, посадив Глебова рядом с собой, а гусара с шофером. Машина быстро понеслась вперед.
Ну, что нового, старшина? спросил я.
Пока ничего. После вашего отъезда беседовал с Эльфридой, насчет фрицев интересовался, сказал Глебов.
С кем, с кем? переспросил я.
С новой переводчицей. Ее Эльфридой зовут, ничего, хорошая особа, одобрительно отозвался старшина.
Да, красивая женщина. Только за ней, старшина, приглядывать надо.
А я и так глаз с нее не спускаю, сказал Глебов.
Я и вижу, что глаз не спускаете, а это уж последнее дело. Понимаете?
Понятное дело, согласился старшина. Не беспокойтесь, товарищ гвардии подполковник.
Машина, делая крутые повороты мимо разрушенных домов, наконец выбралась за город. Спустя некоторое время мы подъехали к заставе. У самого здания нас встретил младший лейтенант Рябцев. Мы зашли в сторожку, уселись возле пылавшей печурки и стали ждать ночи.
К вечеру засвежело, стал моросить мелкий дождь, затем он перешел в ливень. Холодные порывы ветра качали деревья, тяжелые струи дождя шуршали о стекла окон и глухо барабанили в крышу. Время от времени грохотали в небе раскаты ранней весенней грозы и острые, ломаные зигзаги молний прорезали ночь. На секунду черная поляна и мокрые деревья озарялись резким, мгновенным светом, и потом все снова окутывала черная грохочущая темнота.
Я взглянул на часы. Было уже около десяти часов.
Пора. Надо идти занимать поляну, сказал я лейтенанту, но ему, разогревшемуся крепким сладким чаем, видимо, не очень-то хотелось идти в эту холодную, мокрую ночь.
Я так думаю, товарищ гвардии подполковник, навряд в такую погоду фрицы самолет сюда направят. Разве ему сесть в эту темень? Во-он как ветер гудит! прислушавшись к вою ветра, сказал младший лейтенант.