Мне показалось, что при этих словах в глазах фон Гецке промелькнуло не то удовлетворение, не то беспокойная тень. Я внимательно взглянул на него, но, нет, Гецке почтительно слушал Надю, переводившую мои слова. Когда она кончила, он, низко поклонившись, сказал:
Очень спасибо, хорошо. И по-немецки добавил: И я и моя семья совершенно спокойны за судьбу этой картины. Передайте господину коменданту, что ее рисовал известный художник Вебер, а вельможа, стоящий позади Вольтера, друг короля и хранитель его печати, барон Эрих-Мария фон Гецке, наш прадед, в священную память которого мы бережем эту картину. И, отступая спиной к двери, Гецке направился к выходу.
Было уже около часа. Скоро начинался обед. Я приказал дежурному предупредить стоявших на улице посетителей о том, что до обеда приму только тех, кто уже находился в стенах комендатуры.
Когда я поднялся, чтобы идти в столовую обедать, со двора донеслись громкие голоса.
Что там такое? Выясните, дежурный! приказал я сержанту.
Через минуту сержант вернулся.
Фриц какой-то хочет вас видеть. Дело к вам имеет, нахальный такой по-русски чисто чешет.
Прием закончен. Пусть приходит после трех часов, сказал я.
Но в эту секунду в кабинет вошла Надя и молча подала мне небольшой голубой конверт с короной в углу.
От кого?
От барона Фогеля фон Гогенштейна. Здешний крупный фабрикант и бывший обер-бургомистр. Это он так шумел внизу.
Я вскрыл конверт. Красивым почерком по-русски было написано:
«Глубокоуважаемый господин подполковник! Прошу вас извинить мою настойчивость, но дело, по которому я решаюсь беспокоить вас, срочное и не терпит отлагательств. Прошу принять меня только на 34 минуты. С глубоким почтением, ваш покорный слуга барон Гуго Фогель фон Гогенштейн».
В раздумье я повертел в руках письмо, вопросительно взглянув на ожидавшую ответа Надю.
Это очень почтенное лицо в городе, сказала переводчица.
Просите.
В комнату вошел высокий, представительный, прекрасно одетый человек с седыми висками и гладко зачесанными на пробор волосами. Он остановился в дверях и, чуть наклонив голову, сказал:
Барон Гогенштейн.
Садитесь, указал я ему на стул.
Барон сел. Его серые, со стальным отливом глаза были любезно устремлены на меня, а бритое, несколько англизированное лицо выражало полное достоинства внимание.
Прошу извинить, господин подполковник, но обстоятельства вынудили меня потревожить вас в неурочное время. Дело в том, что позавчера ночью умер мой родной брат, барон Эрих. Он довольно долго болел грудной жабой, болезнью, как вы знаете, тяжелой и неизлечимой. Сейчас тело моего покойного брата лежит у нас в доме и ждет погребения
Чем же я могу помочь?
Увы! барон вздохнул. К сожалению, брату моему уже помочь нельзя, но нам, его родным, вы можете оказать большую услугу.
А именно?
В семи километрах от города, на кладбище Ангелюс, находится наш фамильный склеп, в котором на протяжении уже сотни лет покоятся
все усопшие члены фамилии Гогенштейн. Вдова покойного, его дети и я просим вас, господин подполковник, разрешить нам похоронить моего бедного брата в нашем фамильном склепе.
Пожалуйста, хороните. Я не совсем понимаю, при чем тут я?
Ах, господин подполковник, эта проклятая война запутала и нарушила все обычные представления об естественном ходе вещей. Ведь для того, чтобы похоронить брата вне черты города и чтобы мы могли проводить его на кладбище, нам необходимо ваше разрешение, нечто вроде пропуска. Ах, эти ужасные, трагические времена! И барон грустно вздохнул. В его серых глазах была печаль.
Кто намеревается проводить покойного до могилы?
Вдова, двое детей, я, наш старый слуга Иоганн и затем двое рабочих, которые откроют склеп и произведут погребение. Всего семь человек.
Я внимательно посмотрел на скорбное лицо барона. Он спокойно выдержал мой взгляд.
Где лежит покойный?
У нас в доме. Улица Альберты-Луизы, сорок один.
Ваш брат был старше вас?
О да! Мне пятьдесят пять, а ему шел шестьдесят второй год.
Вы отлично говорите по-русски. Где вы научились нашему языку?
О, во-первых, в тысяча девятьсот восьмом году я закончил в Кенигсберге гимназию, в которой русский язык был обязателен, а во-вторых, в тысяча девятьсот пятнадцатом году попал в плен к русским и до тысяча девятисот восемнадцатого года жил в Сибири, в Красноярске, где и усовершенствовал свои познания в вашем языке. Так как же, господин подполковник, могу я воспользоваться вашей любезностью и похоронить моего бедного брата? Он секунду помолчал и тихо добавил: Это надо сделать сегодня же, ибо труп уже начинает разлагаться.
У вас есть свидетельство о смерти?
Да, конечно. Простите, что я второпях забыл о нем. И он вынул из портфеля аккуратно сложенный листок с красным крестом и штемпелем в углу бумаги. Вот оно! Если желаете, то пошлите со мной вашего врача осмотреть тело умершего.
Нет, зачем же. Совершенно достаточно этой бумаги.
Я вырвал из блокнота листок, написал разрешение на выезд за городскую заставу группе в семь человек для погребения на кладбище Ангелюс барона Эриха Фогеля фон Гогенштейна. Мой собеседник встал и, поклонившись, сказал растроганным голосом: