Вы белогвардеец? спросил я.
Так точно! Поганое это слово «белогвардеец», однако так оно и есть..
Что вам угодно?
Видите ли, господин подполковник, снова погладив усы, сказал посетитель, строго говоря, ничего. Ни просить, ни желать чего-либо я не смею, да и не имею на это права. А вот, поверьте, пришел просто так, на вас, на своих, на русских, поглядеть, родную речь послушать, за Россию порадоваться да хоть на одну секунду себя не эмигрантом, а русским почувствовать. Вот и все, господин подполковник. А теперь я уйду.
Не без удивления я глядел на этого человека.
Вы служили в немецкой армии?
Нет Никогда! воскликнул он. Довольно того, что в девятнадцатом дрался со своими, но то по глупости, а в сорок первом можно было только по подлости. Да! убежденно сказал он, глядя мна в глаза. Подлецом и фашистом Тулубьев не был никогда.
Как вас зовут?
Тулубьев Александр Аркадьевич, бывший ротмистр пятого Александрийского гусарского полка.
Я хотел бы, Александр Аркадьевич, чтобы вы зашли ко мне не в эти приемные часы, а, скажем, завтра вечером часов в семь или восемь. Можете?
Тулубьев поднялся. Секунду он смотрел мне в глаза, потом лицо его дрогнуло, и он срывающимся голосом сказал:
Покорнейше благодарю, господин подполковник. И, повернувшись по-солдатски, Тулубьев вышел из комнаты.
Сурьезный дядя. Видать, в полковой, школе его гоняли как надо, одобрительно сказал телефонист, глядя вслед бывшему гусару.
Представительная дама поднялась со стула. Я показал ей на кресло. Она мягко опустилась в него. Края кружевного воротника слегка разошлись, и я увидел на ее холеной шее золотую цепочку нательного креста.
«Вот еще деталь для психолога. Католичка, вероятно, из Баварии», подумал я.
Чем могу служить?
Я буду кратка, так как боюсь отнять у господина коменданта драгоценное время, приятным грудным голосом проговорила дама. Дело в следующем. До этой несчастной войны, а затем и в последние годы у меня здесь было свое интересное и выгодное предприятие. Я держала заведение сначала с восемью, а затем с одиннадцатью девочками в возрасте до двадцати лет. Сейчас, когда, слава богу, война здесь кончилась, мои девочки хотят опять работать, и я желаю вновь открыть заведение, но уже с двадцатью девицами.
Как? переспросил я. Заведение?
Ну да! Фрау имела дом свиданий и теперь хочет расширить его, бесстрастно подтвердила Надя.
Немка мило улыбнулась и что-то нежно заворковала.
Она надеется, что господин комендант посетит ее салон и выпьет там рюмку коньяку, продолжала Надя.
Скажите ей, что подобные дела не входят в компетенцию русского коменданта. Пусть обращается в бургомистрат. Там ей дадут ответ по поводу ее заведения.
Дама выслушала переводчицу и, подарив мне прощальную улыбку, поплыла к выходу.
Я еще не совсем пришел в себя от фиаско, которое потерпел мой психологический анализ, когда круглолицый, уже немолодой немец стал что-то говорить переводчице.
Этот господин хозяин нашей квартиры. Он только вчера возвратился в город из Каульсдорфа, куда уезжал, когда русские подошли к Шагарту.
Как его зовут?
Фон Гецке, доктор юриспруденции.
Скажите ему, что дом, так же как и его квартира, занят целиком под комендатуру и чтобы он искал себе пристанище в другом месте.
Он это знает и не предъявляет никаких претензий. Он уже живет у своей сестры.
Так чего же он хочет?
Господин Гецке просит только об одном. Он хочет забрать с собой вот эту картину. И Надя указала пальцем на «Выезд Фридриха II из Сан-Суси». Он говорит, что это фамильная картина, переходящая из рода в род.
Доктор надеется, что господин комендант разрешит ему взять их семейную реликвию.
При этих словах Гецке (по-видимому, немного понимавший по-русски) усиленно закивал головой и, молитвенно сложив руки, перегнулся ко мне через стол.
Вы понимаете по-русски? спросил я.
О-о, зер шлехт этвас малё, очень малё, расплываясь в улыбке, сказал Гецке.
Так вот, скажите ему, Надя, все, что мы нашли в его квартире цело, вплоть до последнего гвоздя, и будет возвращено владельцу в тот день, когда отсюда будет уходить комендатура, но не раньше.
Я думаю, товарищ подполковник, что картину эту можно было бы возвратить ее владельцу, тем более что таких картин здесь найдется десяток, неожиданно сказала переводчица.
Я удивленно посмотрел на нее. Сознаюсь, не совсем хорошая мысль промелькнула в моей голове. Может быть, фон Гецке пообещал переводчице кое-что за ее содействие?
Я уже объяснил, что пока мы находимся в этой квартире, все вещи остаются здесь. Пусть потерпит, сухо ответил я.
Надя спокойно кивнула головой.
Абер, я хотель один только бильдинг картин мой старый домашний фамильбильдинг, взволнованно зашептал фон Гецке. Два сто лет этот картин биль в унзер фатерхаус родительски дом.
Она и вернется туда, только спустя некоторое время. Нам совершенно не нужна ваша фамильная реликвия. Да, кстати, какой художник рисовал ее? И кто такой вот этот важный господин, стоящий позади Вольтера? Я кончиком карандаша показал на надменное лицо вельможи в парчовом кафтане и длинном французском парике.