Шрифт
Фон
Монастыри Перевод В. Давиденковой
В те времена, когда тиары и кресты,
Бросаясь в ярые бои средневековья,
Внезапно падали, ломаясь о щиты,
И, словно скипетры, окрашивались кровью,
Епископы, почти до самых облаков
Воздвигнув грозные, с зубцами, укрепленья,
Владели землями, судили бедняков,
Чудесным объявив свое происхожденье.
Сердца их были медь, и, как колокола,
Гудели их мозги желаньем бранной славы.
В сраженьях, в пышности эпоха та текла;
Прогресс жестокие, безжалостные нравы
Сравнять своим скребком тогда еще не мог,
И вот кровавая слагалась эпопея.
Всем управлял монах, неумолим, жесток,
Распятье в руку взяв и шпагою владея.
Он ниц заставил пасть трепещущий народ,
Земные короли его признали силу,
Шептал он кесарям, что небо власть дает,
И оглушал рабов, чья мощь уже страшила.
Так феодальные монастыри в лесах
Возникли, тайнами и глухоманью скрыты,
Храня святых могил чудотворящий прах.
Они у королей нашли себе защиту
И золото взамен дарили королям.
С годами ширились селений их границы,
И города росли. Покорна чернецам,
Земная власть впряглась в их солнца колесницу,
И брызнули на мир зловещие лучи,
И в блеске золота, в дыханье ароматов,
На троне пурпурном, под сенью из парчи
Спесь оплела сердца готических аббатов.
Одеты в мантии, как и князья земли,
Величьем мертвенным слепя народы мира,
У трона папского приют они нашли,
Застыв у ног его, как медные кумиры.
В скитах учение, которое Христос
Дал человечеству, раскрыв для всех объятья,
Ковать свою судьбу упрямо принялось,
Точить оружие горели страстью братья,
Но их сердец булат чрезмерно был тяжел,
Чтоб хрупкий разум мог служить ему основой
И рог войны трубил, что добрый бог пришел,
На стягах боевых Христово рдело слово,
Был рукоятью крест для доблестных мечей,
Архангел Михаил топтал стопой Беллону,
И в Риме вознеслась над сонмом королей
Святая папская, из трех венцов, корона.
Так гордо высилось надменное чело
Монастырей! Но вот дыхание Эллады
Неискушенную Европу обожгло,
Как дуновение, исполненное яда,
И ожил старый мир, душою обновясь,
Но мудрость новую впитали и аббаты;
Из крепких дланей в мозг их сила поднялась:
Титаны-воины, которые когда-то,
Развив знамена, в бой летели напролом,
Явились как ума и знания титаны.
Пред верой изгнанной, пред изгнанным Христом
Они своих сердец суровую охрану
Воздвигли, и, как встарь, их пламень запылал,
Хотя, казалось, тьмой уже грозил им жребий,
И был мистический и бледный идеал
Воздвигнут вновь, и крест опять возник на небе.
Вот были каковы. И гордой их спины
Согнуть не в силах был полет тысячелетий.
А нынче, жалкие, толпой оскорблены,
Поруганы, бледны, одни на целом свете
И все же гордые, они мертвы лежат,
Мертвы, навек мертвы под тяжким черным сводом,
Где нет ни ладана, ни плача, ни лампад,
Гиганты-мертвецы, презренные народом.
Монах простодушный Перевод В. Микушевича
Серой рясой прикрыт от соблазна мирского,
Сердцем он походил на Франциска Святого.
Преисполнен любви, доброты, чистоты,
В монастырском саду поливал он цветы.
Словно пламя, в перстах лепестки трепетали,
Наяву и во сне ароматом питали
Эту кроткую жизнь, и любил он за них
Царство красок дневных и видений ночных
И прохладную тьму в предрассветных туманах
С теплым золотом звезд на небесных лианах.
Весь в слезах, как дитя, слушал он допоздна,
Сколько лилий в былом затоптал сатана
И какие тогда были синие дали,
Если там, в синеве, серафимы летали
И процессии дев по просторам земли
Зелень свежую пальм, как молитву, несли,
Чтобы смерть небеса, наконец, даровала
Тем, кто золото чувств отдавал ей, бывало.
Майским утром, когда день-младенец во сне
В крупных брызгах росы улыбался весне
И когда вдалеке, в светлых нимбах мелькая,
Трепетали крыла на окраинах рая,
Был он, кажется, всех на земле веселей,
Украшая алтарь в честь любимой своей
Пресвятой госпожи, богородицы-девы,
Ей вверяя себя, и сады, и посевы.
Ей хотел он отдать все, чем был он богат,
Чтоб могла вознестись в богородицын сад
Белой розой душа, непорочной и чистой,
Лишь восход пережив, благодатно лучистый.
И когда ввечеру, не жалея ничуть,
Отлетала душа в свой таинственный путь,
Не оставив клочка обездоленной жизни
На колючих кустах в этой тусклой отчизне,
Вечный запах цветов, нежный тот фимиам
С давних пор хорошо был знаком небесам.
Возвращение монахов Перевод В. Микушевича
1
Разбрызган мрачный блеск по зеркалам болот,
Нахмурился пейзаж. Кругом ложатся тени.
Пересчитав свои вечерние ступени,
Прощальный свой привет равнинам солнце шлет.
Как бы невидимой лампады отраженье,
Прозрачная звезда из глубины ночной,
Омытая речной медлительной волной,
Среди проточных вод подвижна без движенья.
Дождем исхлестанный, в ухабах, что ни шаг,
Еловые леса и зелень полевую
Прорезав полосой, в седую мостовую
На перекрестке вдруг врезается большак.
Лишь вдалеке окно зияет слуховое
На крыше глоданной, и в черную дыру
Луч погружается последний ввечеру,
Как будто естество зондируя живое.
Мистический привет повсюду, словно вздох,
И в металлическом своем ночном покое
Вселенная хранит безмолвие такое,
Что чувствуется в ней, как в базилике, бог.
2
В монастыри свои тогда спешат монахи,
Утешив засветло убогих горожан,
Усталых пахарей, примерных прихожан,
Рвань христианскую, тех, кто в предсмертном страхе
Один среди равнин, весь грязный, весь во вшах,
И тех, кого чужой на свалке зарывает,
И тех, которым глаз никто не закрывает,
Тех, кто, заброшенный, на улице зачах;
Тех, кто искусан весь голодной нищетою,
Кто с животом пустым, тащась на костылях,
С пути сбивается, измученный, в полях
И топится в прудах, покрытых темнотою.
Монахи белые среди ночных полей
Напоминают нам библейских исполинов,
Которые бредут, густую тень раздвинув
Просторною льняной одеждою своей.
Шрифт
Фон