Гермиона нахмурилась, наблюдая за свихнувшейся приятельницей, кружащейся по полянке, освещённой множеством наколдованных огоньков. И чем дольше она смотрела сквозь стойко принимающее удары крупных капель стекло, тем больше понимала, что судить о чокнутости Луны не имеет никакого права, так как сама готова присоединиться к ней прямо сейчас. Прямо в глупой пижаме с Микки Маусами, прямо в три часа ночи.
Но всё же осталась лишь зрителем: несолидно Гермионе Джин Грейнджер плясать под дождём по ночам. Даже если никто не увидит.
В черепной коробке копошились сумбурные мысли и воспоминания, что напрягало аналитический ум. Она привыкла к порядку во всём, и в первую очередь в голове. За всеми вспышками мимолётных дум шёпот или вопль? интуиции вновь был проигнорирован.
* * *
Сдачу ЖАБА для выпускников девяносто восьмого года в британском Департаменте образования справедливо решили отложить до Рождества. Исключением являлось Золотое Трио, всем участникам которого Кингсли предложил бесплатную учёбу с последующим предоставлением мест в Аврорате либо Министерстве, да ещё Малфой, вместе с мамашей депортированный из страны на неопределённое время. Но Гермиона предсказуемо отказалась от щедрых привилегий, решив поступить по совести и не ставить свою персону выше прочих. Выше тех, с кем воевала бок о бок.
Рон закатил истерику. Гарри молча наблюдал, приткнувшись в уголочке одной
из комнат Норы. Но вскоре всё больше и больше накаляющаяся обстановка сменилась миром, стоило лишь промелькнуть неприкаянному силуэту Джорджа мимо приоткрытой двери. В конце концов, Рон признал: несколько месяцев разлуки это не так уж и много. Впереди вся жизнь. Вот главная привилегия!
Так и вышло, что первого сентября Гермиона впервые отправлялась в родной Хогвартс одна, без своих мальчишек. Однако, помахав им рукой на прощание из окна купе, в котором расположились также и Джинни с Невиллом, она почувствовала только лёгкость. Вынужденность отношений на расстоянии ни капли не тяготила. Послевоенная эйфория рассеялась, оставив мягкий шлейф кислорода, позволяющего не только принимать одиночество с мудрым спокойствием, но и наслаждаться им: весь предыдущий год троица закадычных друзей находилась в компании друг друга практически круглосуточно. Гермиона уже давно ощущала острую необходимость побыть наедине с собой.
Тем не менее, с Роном они переписывались ежедневно несчастные совы едва успевали работать крыльями.
Пребывая в некой прострации, она только под конец первого учебного месяца стала замечать некий дискомфорт, чуть позже осознав: подобные ощущения возникают от того, что на тебя кто-то смотрит. И когда удосужилась наконец обратить внимание на окружающее пространство во время очередного ничем не примечательного обеда, наткнулась на морозно-знакомый взгляд слизеринца, о котором давным-давно и думать забыла.
Он вновь пялился. Как и на протяжении почти всего шестого курса. Не оглядывал с ног до головы и не препарировал визуально, а просто и прямо прожигал чёрными матовыми радужками. Будто намеренно стараясь доставить неудобство. От смутного беспокойства свело живот. Гермиона слегка нахмурилась, слишком резко опустив голову и направив всё внимание обратно к тыквенному соку.
Но обеденная ситуация оказалась лишь малой частью проблемы. Чужие, словно обещающие что-то глаза преследовали не только во время приёмов пищи, но и в коридорах, на общих парах, в библиотеке, в теплицах, на прогулках с друзьями и даже в Хогсмиде. Отдохнуть от назойливых буравящих зрачков удавалось лишь в общей гостиной факультета, ванной комнате да спальне. Не витай она в облаках бо́льшую часть сентября давно бы заметила.
Гермиона стала часто и нервно коситься на слизеринца исподтишка, каждый грёбаный раз натыкаясь на ответный взор. Однажды даже решилась поделиться происходящими странностями с Джинни, а та не придумала ничего лучше, как предложить наябедничать Макгонагалл. Дескать, мало ли что выкинет змеёныш. С такого подозрительного молчуна станется. Но Гермиона, до трясучки боящаяся окончательно утратить долгожданный покой и увязнуть в новой борьбе, не решилась беспокоить директрису по вроде как пустячному делу. Она отказывалась верить, что когда-нибудь придётся корить себя за упущенную возможность и признавать правоту Джинни. Гермиона просто-напросто старалась абстрагироваться, что не всегда выходило удачно. Точнее, чаще всего скверно. Зыбкое ощущение безопасности сменилось чувством абсолютнейшей наготы. Острым и мерзким.
Слизеринцы, ставшие ещё более отчуждёнными, чем всегда, вели себя тихо, почти забито. Но Забини, казалось, ни капли не смущался презрительных взглядов, смешков и заклятий в спину, кои временами непринуждённо, даже лениво, блокировал, не желая вступать в противостояние с кем бы-то ни было. Расчётливый гад явно понимал, что победа в одном бою обернётся проигрышем по всем фронтам. Гермионе он показался не по годам зрелым, и вполне осознающим свою зрелость. Остальные рано или поздно поддавались провокациям особенно, младшие.
Сама Гермиона никогда не участвовала в линчеваниях, как и несколько других учащихся со всех факультетов, но назойливому пускай и безмолвному вниманию подвергалась почему-то одна она. И пока Гермиона пыталась решить эту трудную для неё задачу, попутно избегая любых столкновений с виновником своего беспокойства, чужие люди подло решали её судьбу.