Вальбурга равнодушно бросила взгляд на «Ежедневный пророк» и застыла, не донеся чашку с чаем до рта на первой странице красовалась фотография Сириуса. Казалось, целая вечность прошла с тех пор, когда она последний раз видела его. Он был по-прежнему красив яркой, ослепляющей красотой. Вот только на фотографии он выглядел каким-то нездоровым истерично хохотал, а сам бледный, как смерть, и в глазах боль, боль, боль Словно он только что присутствовал при крушении мира.
Судорожно втянув в себя воздух, Вальбурга отставила чашку и начала читать статью.
«Пособничество Тому-кого-нельзя-называть убийство предательство пожизненное заключение в Азкабане».
Первой эмоцией было мрачное удовлетворение допрыгался! А ведь она предупреждала, что он добром не кончит. Но где ж мать послушаться!
Потом пришло недоумение: неужели это правда, и Сириус служил Темному Лорду? К чему тогда были все скандалы и патетичные речи? Побег, в конце концов!
И, наконец глухое отчаяние. Пожизненное заключение в Азкабане. Там дольше пары лет никто не выдерживал либо умирали, либо сходили с ума. Только сейчас Вальбурга осознала, что все это время где-то в глубине души продолжала надеяться а вдруг мятежный сын когда-нибудь одумается, поймет, что семья важнее всего, вернется домой. Теперь рухнула последняя надежда. Древнейший и благороднейший род бесславно угас. Вальбруга смяла газету, отшвырнув ее от себя.
Кричер!
Эльф тут же появился, поклонился до земли, проскрипел:
Госпожа?
Сожги это, она небрежно указала на смятую газету. И принеси мне вина.
* * *
Четыре года, прошедшие с ареста Сириуса, Вальбурга существовала скорее по инерции. Она никуда не выходила, не принимала гостей. Да и какие могли быть приемы? Половина знатных семей сидела в Азкабане как племянница Беллатрикс; вторая половина, сумев выкрутиться, затаилась, чтобы не привлекать внимания Министерства как другая племянница, а точнее, ее муж: сама-то Нарцисса в ряды Пожирателей не вступала.
Создавая видимость деятельности, Вальбурга бродила по пустым комнатам родового особняка, либо часами сидела в кресле у камина, уставившись в огонь. И только в комнату Сириуса она никогда не заходила сил не было видеть то, что он там устроил. Гаденыш прикрепил уродское
гриффиндорское знамя и еще более уродские магловские фотографии полуголых девок заклятием вечного приклеивания. Наверняка нарочно чтобы лишний раз мать позлить. Одно слово выродок. Вальбурга бесилась от одного взгляда на них, но сделать ничего не могла. А потому предпочитала не смотреть.
Однажды хмурым и туманным октябрьским утром она проснулась с ощущением, что скоро умрет. Мадам Блэк не было страшно: она устала жить, устала от одиночества и бессмысленности своего существования. Последние месяцы ее не покидала мысль, что жизнь постепенно вытекает из тела, как вода из треснувшего сосуда.
Впервые за все время не позавтракав, Вальбурга с самого утра устроилась в комнате с гобеленом. Сидела напротив него в удобном старинном кресле и внимательно изучала.
Золотые нити, горевшие огнем на выцветшем от времени бархате, вились по ткани, переплетались, расходились, напоминая о былом величии рода. Несколько дольше Вальбурга задержалась взглядом на надписи «Регулус Блэк» и зияющей рядом черной дыре. На одно ужасное мгновение в душе родилось сомнение может быть, она была плохой матерью и сама сгубила своих сыновей? Но эта мысль, не успев оформиться, растворилась в привычной волне гнева и ненависти. Закрывая глаза, Вальбурга яростно прошептала:
Это все твоя вина! Я проклинаю тебя, Сириус!
За много миль от Лондона, в страшной тюрьме, возвышающейся посреди Северного моря, во сне жалобно заскулил большой черный пес.