Я по Москве скучаю... сказала Ольга.
Вам хочется в Москву?
Хочется... но что я там буду делать?
Сниматься в кино.
Ни мне, ни Максакову там больше делать нечего кино там больше нет.
Есть.
Моя мама потеряла зрение, подшивая кружева. И всю жизнь мечтала поехать в Париж и сейчас мечтает... И потом, у меня контракт, она вдруг встрепенулась и весело закричала: В Париж! Поворачивайте обратно! Поехали к морю!
Потоцкий на полном ходу повернул так, что Ольга с визгом уцепилась за него и, придерживая развевающийся шарф, спросила вдруг:
А хотите, я вам скажу, кто вы?
Ну?
Хотите?!
Хочу!
Ольга сверкнула глазами:
Большевик!
Она смотрела на Потоцкого восторженным и в то же время испуганным взглядом. Ветер свистел в ушах. Солнечные лучи озорно светили в лицо.
Потоцкий рассмеялся.
...Потом они ехали молча. Наконец Потоцкий начал:
Ольга Николаевна, я люблю вас... И вы сами это знаете... Я ушел в четырнадцатом году на германский фронт и уже любил вас...Совсем юнцом... Но даже тогда я любил вас не по-юношески... Я любил вас, как любят зрелые мужчины... В моей любви к вам никогда не было юношеской страсти... Я любил вас глубоко и спокойно, как, наверно, можно любить только жену или мать... Когда меня ранили и я оказался в госпитале, мне сказали, что в соседней палате лежит артиллерист, муж актрисы Вознесенской... Мне очень хотелось посмотреть на него, но не пришлось...
У дороги стояла заколоченная будка. Стена ее была оклеена пыльными плакатами актрисы Ольги Вознесенской.
Ольга и Потоцкий шли дорожкой приморского парка. В парке было пусто.
Мы прожили с ним шесть лет, он был очень хороший человек... Мои дочери очень похожи на него.
Я люблю ваших двух девочек... Я готов жить ради них так же, как готов жить ради вас...
Оба замолчали.
Молча прошлись.
Вдруг с моря на парк обрушился сильный и неожиданный порыв ветра. Ольга обеими руками схватилась за шляпу, отвернулась, ее легкий длинный шарф, подхваченный ветром, взмыл над головой, медленно пролетел над аллеей.
Они стояли около куста, на который опустился Ольгин шарф, и распутывали его обмотавшиеся вокруг веток концы.
Ольга Николаевна, милая вы моя... Вас губят сумасшедшая скука и опустошение, вы как под колпаком сидите, из которого постепенно выкачивают воздух. Но ведь вы не похожи на них... Вы живой человек. Живой, сильный! Вы женщина!
Виктор Иванович, голубчик, ну что же вы хотите от меня?.. Разве ж я виновата?.. Вот опять Южаков с контрактом обманул... Репортеры сплетни распускают... говорила Ольга.
Ветер постепенно утих.
Потоцкий хотел что-то сказать, но вместо этого засмеялся и воскликнул, показывая на берег.
От моря к ним бежали две девочки, за ними едва поспевала Любовь Андреевна с зонтиком.
Мама! Мама! Телеграмма! Они едут!..
Наконец-то! закричала от радости Ольга и захлопала в ладоши. Что я говорила?!
Девочки побежали к воде. Бабушка поспешила за ними.
Здравствуйте, Виктор Иванович! задыхаясь, прокричала уморившаяся старушка. Ольга, едут! Сегодня вечером, поездом!
Я знаю, почему я не хочу приезда Максакова, сказал Потоцкий.
Вы ревнуете, улыбнулась Ольга.
Нет... Я не смогу больше гулять с вами по утрам.
Мама, не давай им туда бегать там сыро! вдруг сорвалась с места Ольга. Я же говорила!
Ольга обернулась и удивленно вскинула брови.
Потоцкий быстро шел по аллее к машине. Ольга посмотрела ему вслед, улыбнулась и крикнула:
Виктор Иванович! Обещаю вам гулять каждое утро!
Потоцкий, уже сидя в машине, помахал Ольге рукой, машина рванулась и скрылась за поворотом.
Ольга посмотрела ему вслед, потом повернулась к морю.
Мама! Девочки! Подождите! Ольга быстро пошла к берегу.
На берегу фотограф снимал человека с пышными усами и двумя картонными гирями...
Фотография в газете реклама купальных костюмов: человек с усами и гирями на пустынном пляже.
К перрону подходил поезд. По перрону, радостно улыбаясь и что-то крича, идут Южаков, Калягин, Потоцкий, ассистенты, реквизитор, гример, актеры. Поезд останавливается, начинают спускаться прибывшие артист Жуков с женой и сыном, бывшая танцовщица Корелли со своей группой пятеркой одинаковых бойких балерин. Спускается молодой человек с лисьим воротником, старый слуга, за ними старая актриса, мадам Дюшам. На перроне объятья, слезы, поцелуи.
Александр Александрович! кричала Дюшам. Не верю глазам! Познакомьтесь, господа, мой новый муж, Стасик.
Она потянула за рукав молодого человека с лисьим воротником.
Иван Карлович! хором закричали все встречающие. Со всем семейством!
В дверях стоял распорядитель киностудии Фигель со всем семейством женой и сонными детьми на руках горничной. Раскланиваясь со всеми, спустился вниз.
Слава богу, все мое ношу с собой, улыбнулся он.
Пронесли сонных детей. Корзины, чемоданы передавали через окна.
Фигель и Южаков обнялись, поцеловались.
Ну как? спросил Южаков.
Я десять дней не мылся, весь чешусь.
Ну как у них? Недолго?
Боюсь, навсегда. Все кинопроизводство национализировано.
Уже? усмехнулся Южаков. А пленка?
У всех частников изъяли все пленку, химикаты... у всех! Фигель подмигнул и тихо пропел: Кроме меня, кроме меня!..
Не может быть! недоверчиво прошептал Южаков.