Я согласна принести Обет, если вы поможете мне, наконец, одеревеневшими губами говорит Ромильда.
И она уже не чувствует ладони Невилла в своей руке. Только слышит голос Парвати, которая скрепляет клятву.
* * *
Когда-нибудь это всё обязательно кончится. Ни одна пытка не будет длиться вечно, мысленно шепчет Ромильда, стоя на балконе спальни Долохова.
Она занимается окклюменцией день и ночь, но даже в мыслях она не смеет говорить вслух. Любовник спит в постели. За эти несколько месяцев Ромильда изучила его лучше, чем саму себя. Она знает, когда надо быть ласково-покорной, а когда игривой кошечкой демонстрировать коготки, когда улыбаться, а когда смиренно ждать приказа, когда смеяться, а когда молчать. Она ублажает Долохова в постели, она сама получает удовольствие неискренней быть нельзя, он заметит. Поэтому она страстная, открытая и беззаботная. С ним это несложно, несмотря на всё, Антонин по-прежнему весел и приятен. Хотя Лорд его вызывает всё чаще. Больше всего на свете Ромильда боится сама попасть к Волдеморту, она уверена, что этот тёмный маг раскусит её, как крап разгрызает гномью голову.
Апрельский ветер по-осеннему холоден,
накрапывает мелкий дождь. Ромильда стоит на холодных плитах балкона босая, капли дождя летят ей в лицо, шёлк ночной рубашки трепещет на теле. Образ Гарри из воспоминаний о живом человеке давно превратился в какой-то сверкающий стяг. Она не помнит зелёные глаза за бликами очков, она видит лишь хищный рысий взгляд из-под густых тёмных бровей. На качелях Ромильды Вейн больше нет страховки, а она всё крутит и крутит бесконечное «солнышко» и уже не считает обороты. А в детстве она любила качели, а в детстве все гриффиндорцы были храбрыми.
* * *
Сегодня Долохов её трахает. Именно трахает, вбивает в постель, выкручивает руки, тянет за волосы и бьет наотмашь по лицу. Несильно, но обидно. А самое стыдное, что ей это нравится, что она может отпустить себя в криках, стонах. Расцарапать ему спину и искусать плечи. И забыть, забыть всё. Как хорошо, что он не любит легилименцию, она могла бы не справиться в постели. Только не сейчас, только не в этом сумасшедшем, полном первобытной свободы, скольжении.
Долохов своим звериным чутьём чует, что скоро грянет гром. И она это чует. Наверное, когда люди вместе, они пропитываются друг другом, даже если не хотят этого.
Она любит Гарри Поттера, но почему же она так пропиталась грязью этого Упивающегося смертью, который старше её больше чем на жизнь.
Потому что ты это я! Смотреть в глаза! Предала меня, а, сука? Отвечай! жесткие пальцы размазывают кровь по её искусанным губам.
Нет, я тебя не предавала, шепчет она, подаваясь всем телом к нему, насаживаясь на него, в поисках его жгучей силы.
«И это чистая правда я тебя не предавала, а Лорду я ни в чем и не клялась. Получите, сэр! Вы сами воспитали во мне эту «мораль». Можете называть меня сукой. Но ведь я это вы», проносится в голове у Ромильды, прежде чем она срывается в океан болезненного удовольствия.
* * *
Ромильда мечется по гостиной, только что объявили, что Гарри Поттер в Хогвартсе. Вот и грянул гром... как же долго она его ждала. Качели снова несутся вверх, неужели это они, люди, так раскачали этот мир?
Долохов приказал сидеть в его комнатах тихо, но время приказов закончилось. Она берет с собой только свою волшебную палочку, хотя забавно было бы прихватить и подарки любовника. Дверь Антонин запер заклятьями в расчете на то, что взламывать будут снаружи, а из комнаты выйти просто. Ромильда замирает на пороге и оборачивается здесь прошло лишь полгода... нет, здесь прошла целая жизнь. Другой человек выходит отсюда. Мерлин, как же это смешно! Долохов был прав тысячу раз прав, это он создал её, новую Ромильду Вейн.
Мы с тобою так похожи, Тони, вот только воюем по разные стороны баррикад, в этом вся разница. Прости, шепчет Ромильда и закрывает за собою дверь.
Глава 5
Может тебе уже хватит? ехидно спросил мужчина на Портрете. Ты ведь в школе всё-таки, на работе.
Цыц! Ромильда покачнулась. Я всё время на работе, а тридцать восемь лет бывает один раз в жизни... Мерлин! Мне тридцать восемь я старуха!
Вейн взвыла, размазывая слёзы, перемешанные с тушью, по лицу, и, смахнув пергаменты, уселась прямо на свой директорский стол.
Ага, песок ещё не сыплется? Ты проверь, немедленно откликнулся Портрет.
У меня седина, Ромильда выдернула из высокой прически черепаховые гребни и отшвырнула их.
Они только печально блеснули драгоценными камнями, прежде чем оказались под креслом. А роскошные, как и в юности, чёрные волосы ливнем хлынули на плечи.
И где седина? вежливо поинтересовался Портрет.
Вот, Ромильда принялась старательно выискивать предательский волос и чуть не упала со стола.
Потом, бросив это занятие, скинула туфли и босиком вернулась к огромному зеркалу, чтобы всласть пострадать.
Вот что ты видишь? мрачно спросила она у Портрета, презрительно ткнув пальцем в своё отражение.
Молодую женщину, красивую, ну или, по крайней мере дьявольски сексуальную, в платье, которое стоит дороже, чем парадная мантия Министра. И эта женщина битый час льёт слезы и сопли перед старым портретом, потому что вдрызг пьяна.