Эрнест, подгоняемый волей и страхом оставаться тут, зашагал вперёд. Его окружали довольно широкие домики, собранные из деревянных досок. Они чем-то навеивали образ лагерных домов, использовавшихся военными для жилья или содержания заключённых.
Бараки, что тут ещё сказать. Отпустил шутку кто-то из наёмников.
Калагар видел подобные дома в учебниках по истории. Широкие, объёмистые и простые, они навеивали образ построек из концлагерей в «древней войны всего мира против фашистской тоталитаристской нечисти».
Среди этих удручающих построек бродили девушки, облачённые в телогрейки и рваные одежды, выглядевшие как нищенки на центральном рынке. Рядом с ними могли попадаться мужчины, но только в ещё более рваных одеждах, идя по снегу босиком и с рабским ярмом на шее. В лице каждой женщины в этой части поселения, да и мужчины тоже читались тревоги, жалость, боль и негодование.
Держи людей наготове, что-то тут нечисто. Чую я, будем пробиваться с боем. Проговорил один из наёмников, отдав приказ своим людям.
Внезапно на пути группы появилась одна из девушек, одетая намного лучше, чем все остальные. Блестящий белый пуховичок, так и контрастировал с чёрными штанами, покрытым кожаными сапогами на высоком каблуке. А круглые очки на её лице придавали лёгкой умилённости её образу.
Я Мира, кураторша Актирии и требую узнать, зачем вы тут появились.
Голос её звучал требовательно и даже нагло, но мужчина продолжал держать себя в руках. Он всего лишь подал толстый пакет документов, сунув его ей прямо в руки, со словами:
Посмотрите. Тут всё ясно изложено.
Девушка выхватила его из рук и стала лихорадочно изучать его, скрупулёзно рассматривая каждую страничку и едва ли не каждую букву. Все простояли минут семь, пока кураторша усвоит суть документа.
Что ж, мне не сказали о вашем прибытии. Обычно это спускается Культом Конституции ладно, пойдёмте, вам нужно обсудить все дела с Верховной Матерью. И спустив голос до угрожающего и негодующего, девушка, указав на вооружённых наёмников, Мира воскликнула. А это что ещё за шкафы и проклятые мускулиты?! В нашем селении не может быть вооружённых мужско-ориентированных генднеров!
Это моя охрана, предоставленная Корпорацией. Если есть какие-либо вопросы, то советую обратиться к ней.
Вопросов нет. С бессильной злобой прозвучала реплика.
Шестеро человек стали продвигаться по широкой дороге вперёд, ведущей к огромному дворцу, выполненному из массивного дерева в скандинавском стиле, сиявшим своим великолепием из всех концов Актирии.
Они шли очень быстро и дома мелькали так, словно они бегут. Но всё стало головокружительно меняться. Через несколько сотен метров стали попадаться дома совершенно иного качества и типа. Многоэтажные или индивидуальные, чёрные или белые, неважно какого размера и какой приверженности в цветовой палитре, все они лучше чем то, что на окраинах.
И жительницы тут выглядели намного лучше. Облачённые в нормальные одежды: от пуховиков до тяжёлых курток, с их лиц не спадали улыбки и внутреннее излучение счастья, словно они пребывают в сущем раю. Игривые, радостные, весёлые девушки кардинально отличались от своих сестёр с окраин.
Однако положение мужчин не отличалось, ибо они ходят тенями среди девушек. Многие попадались в обносках, босые на ледяной земле и асфальте. Лики отражали сущность изнеможения и маску застывшей боли, словно это рабы, но ведь это и есть рабство. Как считала добрая часть всех феминисток «рабство, принижение и боль вот три состояния, когда мужско-ориентированный гендер не угнетает. А если он не угнетает, значит, таковым должно быть его существование, ибо на этом будет покоиться равенство».
В нескольких десятках метров от Эрнеста, у самого дома, в клетках жил мужчина. У его ног валялась алюминиевая миска, наполнена застывшей на морозе баландой. Бедолага постоянно трясся и стонал, как будто он пёс, а не человек. Ещё пара часов и он в конец околеет.
Эрнест, ведомый негодованием, повернул голову в другую сторону, и вновь
его накрыло отвращение. У одноэтажного широкого дома, стояли в ряд мужчины, с цепями и яром на шеи. Цепи приковывались к большому камню, а на шеях висели таблички с ценником. Полтора феминца, один феминц Непомерно дёшево, если учитывать, что феминцы и федералы практически одного номинала. Эрнест покопался в памяти и вспомнил, что примерно столько же стоит его завтрак в парламенте.
Негодование, отвращение, тошнотворные ощущения снова обурили душу парня. За дни работы в парламенте он смог побороть свои чувства, но при виде истинного «равенства» между мужчиной и женщиной, злоба и гнев снова брали верх в сознании и душе депутата.
И чем дальше в Актирию, тем больше становилось «истинно свободных женско-ориентированных гендеров, уравнённых в правах с мужчинами» и самих «мужчин, которые больше не посмеют угнетать женщин». Ценники на шеях, клеймо обладательницы, клетки и конуры, цепи и кандалы: всё это становилось только началом, лёгким преддверием перед ужасающей действительностью.
Все три километра пути, взирая на помпезность жизни «угнетаемого пола», Эрнеста брал святой гнев и хандра бессилия. Он стал свидетелем того, как худощавый парень, осмелился поднять взгляд на свою хозяйку, но та его громогласно и с пеной у рта обвинила в том, что он собирался её домогаться и умозрительно эксплуатировал. Взяв толстенный кнут, она стала бить точно в цель. Через минуту побоев мужчина ослеп на один глаз и пал без сил на холодный снег, свернувшись калачом у дома, держа окровавленный лик.