«Исчезло и скрылось существо, никем не защищенное, никому не дорогое существо, переносившее покорно канцелярские насмешки и без всякого чрезвычайного дела сошедшее в могилу, но для которого все же таки, хотя перед самым концом жизни, мелькнул светлый гость в виде шинели, ожививший на миг бедную жизнь, и на которое так же потом нестерпимо обрушилось несчастие»
Строки эти бессмертны.
Как же это происходит?
В «Дневнике писателя» Достоевского мы читаем: «чтоб только приметить факт, нужно тоже в своем роде художника Проследите иной, даже вовсе и не такой яркий на первый взгляд, факт действительной жизни. И если только вы в силах и имеете глаз, то найдете в нем глубину, какой нет у Шекспира. Но ведь в том-то и весь вопрос: на чей глаз и кто в силах?»
Гоголь умел видеть и был в силах рассказать о том, что видел.
Туз и дама
Курьезный случай, ставший известным Пушкину, дал толчок к сюжетному замыслу, одному из самых глубоких в литературе той эпохи.
Денег она не дала. Зато благосклонно передала магический будто бы секрет трех выигрывающих карт, сообщенный ей знаменитым в свое время графом Сен-Жерменом.
В аристократических кругах Франции Сен-Жермен слыл чародеем, которому были открыты тайны черной магии.
Попробуй, сказала бабушка.
Внучек поставил и отыгрался.
Позвольте, возразит читатель. Но ведь в «Пиковой даме» все обстоит наоборот. Германн выведал-таки у старухи графини секрет Сен-Жермена. Но ведь он не выиграл, а проиграл.
Да, верно. Однако психологией давно установлено, что бывают мысленные ассоциации и по сходству, и по контрасту.
Финал пушкинской повести совсем не походил на радужный конец карточного приключения Голицына. Но в его хвастливом рассказе Пушкин уловил сюжет. Вернее, зерно сюжета, остов, который легко облекался живой плотью человеческих характеров и отношений.
Из светского анекдота в пушкинскую повесть перешли два главных действующих лица: картежник и знатная старуха, владеющая волшебной тайной.
Ни тот, ни другая не вызывают сочувствия автора. О старой графине сказано, что она «не имела злой души».
Что это сказано иронически, видно из продолжения фразы: «но была своенравна, как женщина, избалованная светом, скупа и погружена в холодный эгоизм» Она принимала у себя «весь город». Но с нескрываемым высокомерием, «не узнавая никого в лицо».
Может быть, она относится лучше к своей воспитаннице Лизавете Ивановне? Напомню читателю одну страницу повести.
Графиня велит Лизе распорядиться, чтоб закладывали карету для прогулки.
Воспитанница встает из-за пяльцев, поспешно приводя в порядок свою работу.
« Что ты, мать моя! глуха, что ли! закричала графиня. Вели скорей закладывать карету.
Сейчас! отвечала тихо барышня и побежала в переднюю».
В это время графине приносят обещанные ее внуком Томским романы.
« Лизанька, Лизаиька! да куда ж ты бежишь?
Одеваться.
Успеешь, матушка. Сиди здесь. Раскрой-ка первый том; читай вслух»
Лиза приступает к чтению.
« Громче! сказала графиня. Что с тобою, мать моя? с голосу спала, что ли?..»
Лиза читает дальше. Графиня зевает от скуки.
« Брось эту книгу что за вздор!.. Да что ж карета?»
Воспитанница сообщает, что карета готова.
« Что ж ты не одета? сказала графиня, всегда надобно тебя ждать! Это, матушка, несносно».
Лиза бежит в свою комнату переодеваться.
«Не прошло двух минут, графиня начала звонить изо всей мочи».
Вбегают сразу же три горничные и камердинер.
Графиня гневается:
« Что это вас не докличешься?.. Сказать Лизавете Ивановне, что я ее жду».
Входит Лиза в капоте и шляпке новый повод для выговора.
« Что за наряды! Зачем это?.. кого прельщать?.. А какова погода? кажется, ветер».
Камердинер почтительно докладывает, что безветренно и тихо.
« Вы всегда говорите наобум! Отворите форточку. Так и есть: ветер! и прехолодный! Отложить карету! Лизанька, мы не поедем: нечего было наряжаться».
«И вот моя жизнь! подумала Лизавета Ивановна».
Уколы и попреки по любому поводу, изо дня в день. Мелкая, но непрерывная тирания.
К словам Томского он добавляет от себя: «Благодаря новейшим романам это, уже пошлое, лицо». Пушкин знал истинную цену напускному романтическому позерству.
Германн обуреваем жаждой обогащения такова его главная черта. Под сильным впечатлением от рассказа Томского о секрете Сен-Жермена он предается необузданным мечтаниям: «Что, если старая графиня откроет мне свою тайну! или назначит мне эти три верные карты!»
Лихорадочно перебирает он в уме все возможности.
«Представиться ей, подбиться в ее милость» Но вот уже шесть десятков лет графиня ревниво хранит драгоценный секрет, скрывая его даже от родного внука.
Новая мысль рождается в распаленном мозгу Германна: «Пожалуй, сделаться ее любовником»
Любовником старухи под девяносто лет Чудовищное, противоестественное намерение! Но Германна оно не пугает: он готов на все. Хладнокровно он обдумывает последний план.
Возникает опасение: «Но на это все требуется время а ей восемьдесят семь лет, она может умереть через неделю, через два дня!..»